Матушка погладила меня по плечу.

— За тобой никто не шпионит. Я зашла случайно, поверь. Можешь спросить соседей… твоего отца…

Я сердито молчал.

— Ну хорошо, — сдалась матушка. — Твой раб позвонил мне сегодня по телефону. Попросил зайти. Сказал, что это касается твоего здоровья. Неужели ты думаешь, что материнское сердце…

— Ладно, — оборвал я. — И что он вам натрепал?

— Я встревожена, — сказала матушка. — И твой раб встревожен тоже. Напрасно ты им недоволен…

— Что, жаловался?

— Кто?

— Ну, Мурзик… Ныл, небось, что я его пороть водил?

— Пороть? Ты хочешь сказать, что водил его в экзекутарий?

Я кивнул.

— Первый раз слышу, — заявила матушка. — Нет, он на тебя не жаловался. Он бесконечно счастлив прислуживать потомку древнего, славного…

Я видел, что она не лжет. Я всегда вижу, когда матушка изволит говорить неправду.

— Нет, его искренне беспокоит твое здоровье.

— Понятное дело, — проворчал я. — Если я загнусь…

Матушка положила свою крашеную сандалом ладонь мне на губы.

— Не смей так говорить! Не гневи богов!

— Хорошо, — промычал я из-под ладони. Она убрала руку.

— Скажи, — приступила матушка, — неужто это правда, что в биополе у тебя прорехи?

— Да, — нехотя сказал я. — Светящиеся, она сказала. Или красные, не помню.