Светлый фон

Новый архонт. Перемены. Все ждут и надеются на лучшее. А в толпе раздается детский голос, что тянется к матери:

— Мам! Мама! — Мальчик дергает за рукав.

— Что такое?

— А долго еще?

— Пока гиос[5] архонта не исчезнет в небе, за облаками. Так велит этикет, дорогой, — вздыхает мать, — но праздник будет длиться всю ночь.

— Мам?

— Ну что еще, Гремори? — Айла раздраженно вырывает рукав из руки сына.

— Мам, а я смогу, вот также полететь на крону Колосса? — Гремори улыбается, смотря в небо и хлопая маленькими крылышками за спиной.

Ответом служит скупая улыбка:

— Сможешь. Конечно, сможешь. Но нужно стараться. Нужно хорошо потрудиться для этого также, как трудился Лифантия.

— А кто это такой?

— Хм. Вот придем домой, и я расскажу тебе на ночь историю Лифантии, хорошо?

— Хорошо. — Довольно кивает Гремори.

Праздничный ритм барабанов продолжает возбуждать сердца хегальдин. Зажигаются первые факелы, хотя солнце еще не исчезло за вершинами гор. Винный аромат наполняет воздух среди присутствующих. «Серые» ликуют на земле, а «летуны»[6] осыпают их перьями, летая в небе. Внимание многих приковано к авансцене, где начинается танец молодых прекрасных девушек, чьи тела покрыты полупрозрачными одеждами.

Кажется, что воздух сгущается, а время лениво плывет по нему, подобно медузе.

Гремори сидит на скамье вместе с другими детьми и молча смотрит, как его мать танцует с незнакомым мужчиной. Скрестив руки, он старается прожечь пространство взглядом так, как огонь пожирает бумагу. Ему противно находится здесь, среди пьяных взрослых, которые постоянно говорят об ответственности, а сами от двух бокалов вина теряют не только всю ответственность, но разум и стыд, и все идеалы, о которых говорит пастырь Корд.

Раздражение едва начинает угасать в груди Гремори перед предвкушением новой истории перед сном, как устоявшуюся атмосферу разбивает истеричный визг.

— Смотрите! Там!

— Он падает!

Тысячи взглядов устремляются к небу, где из-за облаков видна фигура, что лихорадочно машает крыльями, подобно раненной птице. Мгновение, еще, и слышатся испуганные вдохи.