Исправники и заводская охрана просто растерялись, не зная, что делать, они не сдержали толпу, и люди бросились к своему Государю. Навстречу нам.
Меня едва не сшибли с ног – не знаю, как устоял. Лавируя, отпихиваясь от бегущих людей, мы продвигались вперед, кто-то что-то кричал. На тот момент я почему-то не воспринимал ситуацию как что-то серьезное, мне казалось, что в Николая даже не попали. Выстрелы были похожи на пистолетные, а из пистолета на большой дистанции попасть очень сложно…
Навстречу попался исправник – набухающий черным синяк под глазом, пистолет в руке. Тоже растерян и не знает, что делать. Я рванул его за рукав шинели:
– Давай за мной!
Напор толпы уже спал, под ногами хрустят пластиковые стаканчики: в ожидании Государя рабочие грелись горячим чаем. Снег и лед – на бетонных стапелях и причалах, черные громады доков. Куда бежать – непонятно. Господи… даже вертолета ведь нет.
Еще один выстрел, на сей раз совсем рядом, – и жалкий заячий вскрик, перекрещенный чьим-то могучим ревом.
– Туда!
Проскочили один из доков, перескочили наскоро сварганенную трибуну, полетели вниз – именно полетели, я упал так, что искры из глаз, на адреналине тут же вскочил. У второго дока – небольшая волнующаяся толпа, какие-то вскрики.
– Стреляй!
И едва успел отбить ствол вверх. Воистину заставь дурака богу молиться…
– В воздух, дурень!
Подбежал еще кто-то, из преображенцев и исправников, и небольшой кучкой мы бросились на толпу, расталкивая и расшвыривая ее. Среди корабелов хлюпиков нет, работа мужская, в основном архангельские мужики работают, такие, что и медведя заборют, но как-то удавалось прорываться вперед. Люди неохотно расступались…
В центре всей этой катавасии какой-то детина кого-то топтал… как казачка танцевал. Мы бросились на него вдвоем, я и исправник, детина повел плечами… как танк, право слово. Я ударил его коленом… получилось не так хорошо, но он все же обратил на нас внимание, начал поворачиваться с каким-то ворчанием.
– Стой! Стой, говорю!
Я отступил на шаг. Краем глаза заметил лежащего на бетоне, в тесном кругу рабочих, человека в толстом, теплом зимнем пальто. Кепка отброшена в сторону, лежит втоптанная в грязь.
– Не убивай! Не убивай!
Только тут я увидел, что мужик ранен, хотя ему, видимо, было все равно.
– Пахома убил… – сказал мужик.