Борис Семенович вздохнул, расстроенный резкостью тона и уже тише добавил: – А вот, если мы станем дороги друг другу, ваша цель отпадет, будет достигнута одномоментно…

– Так не станем! Миллиарды!

– Станем. Я – близок. А вы – не хотите сделать и шагу. Хотя бы ко мне. Начните, Анатолий Борисович, прекратите отступление… от своих близких. Они не в убеждениях. Убеждение – среднего, неопределенного рода. Это не семья, и не…

Хозяин вздрогнул, протянул в сторону гостя руку, пытаясь возразить… но не успел.

«Динь-динь-динь». На аппарате с гербом России зажегся огонек.

– Простите, Кремль.

– Привет соучастникам… – пробормотал Борис Семенович, тяжело поднялся и неторопливо направился к выходу.

Уже у лифта его догнала секретарь:

– Куда же вы… куда? Анатолий Борисович просит вернуться.

Метелица посмотрел на нее:

– Обязательно вернусь. Непременно. У меня теперь и выхода нет – так и передайте.

Створка лифта бесшумно скрыла спину от глаз удивленной женщины, которая с тех пор, неслышно заходя в кабинет шефа замирала, неизменно видя того стоявшим у окна.

Тот разговор Борис Семенович еще долго вспоминал, сожалея, что не решился на него раньше, но сейчас перед глазами всплыли… очертания самой знакомой комнаты…

– Прямо так все и было?! – голос Крамаренко заставил вздрогнуть уже его.

– А я… что?., рассказывал?., сейчас?.. – Борис Семенович медленно приходил в себя. Друг улыбался.

– Я даже любоваться начал. То «вы», то «тебе»… мешать, думаю, не буду – дослушаю. Да… такого состояния не испытывал… Про Достоевского что-то бормотал…

– А-а-а… Борис Семенович, будто от усталости, выпрямился. – Ты помнишь, где сидит Достоевский в Москве?

– У «Ленинки», где же еще? У «Российской государевой библиотеки», по-нынешнему. Да ты прямо спроси: что такое Достоевский эф-эм?

– Зачем, – насторожился хозяин.