Лицо епископа исчезло. Снова раздались голоса:

– … нетипичный случай… Полный бред… Ладно, давайте попробуем.

Перед Штарной возникло другое лицо, на сей раз хорошо ей знакомое.

– Хана? – выдохнула она.

– Добрый день, Штарна! – женщина широко улыбалась, чуток оскалив зубы, – я пришла помочь тебе. Ты напрасно сопротивляешься. Посмотри на меня – я исцелилась! – Хана потрепала Штарну по голове. Девушку обожгло холодом ее пальцев.

– Я уверовала в учение Латаля. Штарна, ты даже не представляешь, как все оказалось просто! – эти слова должны были быть сказаны с воодушевлением, но прозвучали как-то плоско, равнодушно, – на самом деле нет ни несправедливости, ни притеснений – ничего! Все вокруг меня довольны и счастливы, все в Империи – и я тоже. Просто поверь! Поверь словам отцов, поверь молитвам из их книг – и к тебе придет покой, и счастье, и блаженство. Нужно просто верить. Церковь – мать, Император – отец, Штарна. Я нашла свое счастье в вере – и теперь вольна уйти отсюда, когда захочу. Только я не хочу. Ибо в вере – счастье и спасенье!

Хана говорила и говорила, и Штарна вяло пыталась сообразить, что с ней случилось. В лице Ханы больше не было доброты и заботы – несмотря на постоянную улыбку, в ней чувствовалось отстраненность, равнодушие. Может быть, она решила подыграть святым отцам, и просто повторить все, что они ей повторили? Неужели епископ надеялся, что Хане удастся уговорить ее обратиться в веру? Эти холодные глаза, разученные интонации, ледяные пальцы… Внезапно, Штарне сделалось жутко. Хана не просто сломалась и сдалась. Что-то… странное было в том, как женщина выглядела сейчас. Улыбка, слова, движения Ханы – все это выглядело так, будто из ее тела вытащили душу, и набили его чем-то другим. Покорным и преданным, странным и страшным. Страшным настолько, что Штарна, собрав все силы, предпочла отвернуться.

Она тут же пожалела о своем решении. Краешком глаза она увидела свою старую знакомую – Тень.

Сегодня она выглядывала из глаз Ханы.

* * *

Гедеон поднимался по крутым ступеням старого, обшарпанного подъезда, угрюмо уставившись себе под ноги. На душе у него скребли кошки. Он бы никогда не подумал, что хоть в чем-нибудь согласится с Цархтом, но – зря, зря он позволил Киршту втянуть себя в эту историю вслед за Хйордом. Сам Цархт, конечно, никуда не пошел.

– Это провокация Ариана, – торжественно заявил он, едва увидев странную записку.

Гедеон лишь посмеялся тогда. С какой стати Ариану присылать уборщицу с запиской, если он мог – с гораздо меньшими усилиями! – отправить стражника с ордером на арест? Конечно, епископ именно так и поступил бы, будь у него хотя бы малейшее подозрение, кому этот самый ордер следует доставить.