В один из таких счастливых дней он мечтал о том, чтобы шкатулка стала побольше. Чтобы в ней можно было изготовить настоящие, большие вещи. Например, котел паровоза, или пароходный винт – впрочем, для этого шкатулка должна быть размером с небольшой дом. Тогда хотя бы прачечный шкаф, или посудомоечный… Ярин попытался прогнать эту мысль прочь. Пусть в конечном итоге все закончилось наилучшим образом, но парень помнил переживания, связанные с этим изобретением, от азарта победы при первом прочтении заклинания до бессильной ярости от насмешек отца Пидигия. Но если бы тогда у него было это дивное устройство… Никакие тролли с тугими суставами и глазомером не испортили бы его идею. У шкатулки не было глазомера, так что она всегда в точности воплощала замысел чародея. И шкатулка не украла бы блестящие металлические ручки, как это сделали цеховые гоблины, обвинив во всем никсов – которых, как Ярин был сейчас убежден, и вовсе не существовало: за все время работы в «выгребной яме» он ни разу не слышал о них. И на собор шкатулка бы не пошла, и епитимью бы не наложила. Да уж, Штрельмская Шкатулка во всех отношениях превосходила гоблинов и троллей! Ярин даже зажмурился, представив себе прекрасный мир, где заклинания воплощаются в точности, без искажений и изъянов, с помощью древнего и загадочного гномьего колдовства. Только, конечно, «шкатулка» было бы неподходящим названием для устройства величиной с обеденный стол – именно такие размеры понадобились бы для посудомоечного шкафа. Штрельмский ящик, может быть? Или Штрельмский ларь? Или Штрельмский…

Ярин вскочил, пораженный догадкой.

Штрельмский сундук!

Да, это все объясняло.

Вот откуда Орейлия брала детали для своих машинок. Вот почему они были так безупречны. Вот почему из всех вещей она забрала только старый сундук!

Куда бы она ни отправилась, она знала – ей больше ничего не нужно.

Глава 17. Церковь – мать, Император – отец

Глава 17. Церковь – мать, Император – отец

Штарна лежала и бездумно таращилась вверх. За стеной Монастыря радовало глаза дневное солнце – а может быть, холодно и мягко светила луна. Изнутри никогда нельзя было знать наверняка. У Штарны не было ни солнца, ни луны, были лишь включенные днем и ночью светильники, а вместо неба, голубого или черного, покрытого звездами – потолок. Она уже выучила наизусть каждую крошечную неровность, каждую мельчайшую трещинку, она знала потолок настолько хорошо, что, закрывая глаза и проваливаясь в дрему, видела все его же. Может быть, она и сейчас спала. А может быть, нет. Так сложно было отличить сон от яви! И там, и там к ней являлись кошмарные клирики со своими ланцетами и молитвами, не давай покоя ни в бодрствовании, ни в забытии.