— Яичницу жарить можно. — Патрик плюнул на морду вездехода. Слюна зашипела, испаряясь. — Куда бы его перегнать? Тень чёрта с два сыщешь.

— Ха, насчёт яичницы. Какая это зараза в салоне коробку яиц позабыла? Они за ночь, поди, уже протухли.

— Ой! Виноват, мэм. Это я. Может, они ничего ещё?

— Без меня. Сам пробуй, — фыркнула начальница.

— Одну минутку, мэм.

Патрик ахнул яйцом по бортику внешнего зеркала заднего вида и, разломив скорлупу пополам, выпустил содержимое на капот. Округу залил невыносимый смрад.

— Что ты делаешь, идиот! — заверещала Люси.

— Ну, извините, пожалуйста, — начал оправдываться пилот, — я всё-таки не мог их просто выбросить. До ужаса не хочется опять голодным ложиться. Этих фруктов ешь не ешь, всё без толку. Никакой тебе сытости.

Мышка чуть успокоилась.

— Во-первых, никто не мешает тебе присоединиться к хозяйскому ужину, — глянула на перекосившуюся физиономию сына Ирландии, — не кривись, не кривись. Шурик же с него не умирает.

— А… я…

— А во-вторых, кто жарит яичницу без масла? Как ты, чудо конопатое, эту дрянь теперь с капота соскребёшь?

Водитель, осознав, что натворил, замычал от досады. Вдумчивое исследование безобразного пятна всё-таки вселило в него некие надежды.

— Может, её бензинчиком? Как ваше мнение, мэм?

— Может, лучше прежде, чем делать что-то, своей рыжей башкою…

Я, подперев мраморную стену, лениво смотрел со стороны на их перепалку. Мысли мои блуждали где-то очень далеко…

Странными и сладкими были эти последние недели, наполненные тобой, дивно-мучительными, прекрасно-жуткими. Я старался использовать всякую возможность, чтобы увидеться с ней, найти любую причину. Не мог найти придумывал сам.

Глядел на тебя с такой жадностью, словно выпить хотел, вобрать в себя взглядом, пытаясь запомнить каждое движение, каждую родинку, каждый завиток волос.

— Зачем?

— Я коллекционирую фантики. Расправляю, разглаживаю, аккуратно прячу Когда-нибудь взгрустнётся — достану коллекцию, стану их разглядывать и вспоминать вкус конфет.