Один вопрос был снят, но родился другой, не менее интересный. Чем же это таким нужно отличиться, чтобы прослыть в Кардине чудаком? Ладно, увидим. А вон и Патрик топает, бережно неся в ладонях начальницу.

Рат пискнула:

— Что там?

— Ранен кто-то. — Я для простоты не стал посвящать её в птичьи вопросы. Сам ещё не всё толком понял.

— Тяжело?

Я взглянул на лысого. Тот пожал плечами:

— Не знаю, госпожа. Сам не видел.

— Так что ж мы стоим целый час? Патрик, заводи.

Огрызнуться, что целый час ждали доктора? Потом. Последнее дело — при народе внутрибригадные склоки учинять. Это занятие сугубо интимное. Иначе почтения у населения не будет. Его и так-то не густо, того почтения.

Душегубка в машине, аж терпёжу нет. В открытые окна ломится невыносимый жар. Сколько ещё? Слава богу, приехали.

Рыночная площадь кишит народом. Намётанным глазом я безошибочно определил, где находится потерпевшая — там, у фанерной палатки, скопление публики особенно велико, и большинство стоят без дела, переговариваясь. Лишь вездесущие мальчишки шастают взад-вперёд, высматривая, где бы что спереть.

Пробились, протолкались, зашли. За грубо сбитым прилавком к стене жмётся сидящая на полу парочка — молодой парнишка и девушка.

— Вот они, птички, — подтолкнул меня локтем наш спутник.

Птички. Страннее людей я не встречал ещё в этом мире, если не причислять к людям всяких невероятно фантастических существ — обитающих здесь извеку и пришлых. Вид пары изумлял и вызывал жалость разом. Тонкие, худые, прозрачно-бледные (в открытом палящему солнцу Кардине!), со спутанными в клубок, неимоверно отросшими волосами.

Девушка вообще казалась призраком. Настолько бледна, что вены на её лице и руках выглядят вытатуированной синей паутиной. С крошечного острого личика недоверчиво и испуганно взирают на меня огромные светло-карие глаза. Одежда ребятишек истрепалась настолько, что затруднительно хоть примерно определить, чем эти лохмотья являлись раньше. Руки девушки прижаты к животу в области правого подреберья, пальцы заплывают алым.

Я облокотился о прилавок, разглядывая молодых людей.

— Здравствуйте, ребята. Как вас зовут? — Это Люси подала голос, соскочив с плеча на липкий фальшивый мрамор стойки у моих рук.

Парень, не раскрывая рта, молча подал какие-то истрёпанные и затёртые бумажки, обёрнутые грязным целлофаном. Взял, развернул… Господи! Ребятишки-то мои земляки!

У меня в руках лежали паспорта с гербом той страны, где я имел счастье или несчастье появиться на свет. Той, где столько всего оставил.

В душе моей вдруг широко разлилась необъяснимая тёплая волна, затопив сердце. Открыл. Прочёл имена, фамилии, где и когда родились. Боже, совсем дети! Ему — восемнадцать, ей — и вовсе шестнадцать. Без определённого места жительства. Там. А здесь? «На верхотуре» — вспомнил. Это где?