Иван залег за семафором, уложил ствол винтовки на решетчатую мачту и стал стрелять. Израсходовав обойму, зарядил вторую.

А немцы уже стали приземляться. Они отстегивали парашюты и с ходу открывали ответный огонь.

Однако дистанция в двести метров давала осужденным выигрыш – на двести метров русская «трехлинейка» била точно, а из МР-38/40 если и можно было попасть, то лишь случайно. Ствол у автомата был короткий, и немецкий пистолетный патрон сильно уступал по мощности русскому трехлинейному.

Немцы залегли и стали окапываться.

Но вот уже весь десант на земле. Часть из них была убита еще в воздухе, купола парашютов не были погашены, и тела тащило ветром по земле.

Немцы все-таки вояки неплохие, сообразили, что русских немного и их надо отрезать.

Парашютисты разделились на три группы. Две стали расползаться в стороны – окружать осужденных, а оставшиеся затеяли ответную стрельбу, отвлекая их. Короткими перебежками все три группы стали приближаться к полустанку.

Осужденные ситуацию видели, но активно противостоять ей не могли – на одного нашего приходилось по три немца.

Когда фашисты зашли во фланги достаточно далеко, командир подал команду:

– Отходим к паровозу! Половина отходит, другая – прикрывает.

Первые семь человек побежали, а оставшиеся, в том числе и Иван, продолжали вести огонь.

Потом командир скомандовал:

– Пора! К паровозу – бегом!

Дружно поднявшись, люди побежали.

Немцы не могли упустить момент и разом открыли огонь из автоматов.

Боковым зрением Иван увидел, как упал командир – на его брючине расплывалось кровавое пятно. Остановившись, Иван бросился к раненому:

– Уходи, убьют! – приподнявшись, сорванным от крика голосом прохрипел тот.

– Вместе!

Иван перекинул винтовку через плечо, поднял за руку командира и обнял его.

– Теперь уходим. Терпи!