– И я попрошу, – добавил с места Киселев, – провести комсомольское собрание, на котором нужно поставить вопрос об отчислении Мальцева из рядов ВЛКСМ.

Вот сука, он что, не в курсе, что я как бы внебрачный сын Шелепина?! Или эта фишка уже не прокатывает? Жалко, а то я уже и сам начал было верить в собственную неуязвимость.

– Кстати, отныне и до окончания нашего выступления на чемпионате мира – никакого общения с западной прессой, – заключил Киселев. – Английские газетчики уже проявили себя во всей красе, и мы сделали соответствующие выводы.

– Егор, ты в голову особо не бери, – принялся утешать меня Яшин, когда мы выходили из зала, где проходило собрание. – Может, еще и не отчислят из комсомольцев. Им просто нужно устроить показуху, ты ж сам понимаешь.

Я-то понимал, только мне от этого было не легче. Да Бог с ним, с комсомолом, потом можно восстановиться, учитывая мои заслуги на ниве создания тех же патриотических песен. Куда больше меня волновал факт, что я могу на этом чемпионате мира вообще не появиться на поле. Для меня это станет настоящей катастрофой. Хватит ли после этого моральных сил ждать еще четыре года? Да и не факт, что хватит и физических, все-таки футбол – достаточно травмоопасный вид спорта, в чем мне уже пришлось убедиться на собственном опыте.

На пути к тренировочному полю еще несколько ребят пытались меня утешить, а перед ужином было устроено собрание команды, уже без тренеров, которое проводил наш капитан Альберт Шестернев. Рядом с ним за столом сидел комсорг сборной Алексей Корнеев, за все время выступления Шестернева, как показалось, ни разу не поднявший глаз, словно бы разбирали его поведение, а не мое.

– Конечно, такой поступок не красит советского футболиста, – между тем с самым серьезным видом вещал Алик. – Тем более, как правильно заметил сегодня утром товарищ Киселев, в капиталистической стране, где нужно, как говорится, держать ухо востро. Поэтому мы обязаны как-то отреагировать. Какие будут предложения, товарищи?

– Предлагаю на первый раз объявить выговор по комсомольской линии, – выкрикнул со своего места Численко, чья лопоухость почему-то в этот момент прослеживалась особенно ярко.

– Еще предложения будут?

– Давай выговором обойдемся, чего парня-то топить, – с ленцой добавил Яшин.

– Еще? Нет? Ну что ж, раз больше никто высказать не хочет, предлагаю членам ВЛКСМ проголосовать, – подытожил Альберт. – Пять голосов, то бишь единогласно. Давай, Леша, составляй там по форме все как надо, а наши комсомольцы распишутся.

Когда под самопальным документом была поставлена последняя подпись, все чуть ли не трусцой отправились в столовую. А у меня будто камень с души свалился. Но я тут же себя одернул – сохранение членства в ВЛКСМ виделось отнюдь не самой насущной задачей, на первое место я ставил участие в чемпионате мира. Причем самое непосредственное, с выходом на поле, а не сидением на скамейке запасных. Тут ведь еще действует пещерная система, когда по ходу матча замены не допускаются, так что с таким же успехом не попавший в заявку на матч игрок может сидеть на трибуне, лузгая семечки. Этой участи мне совершенно не хотелось, но тут от меня уже мало что зависело. Либо ждать, пока Морозов не изменит своего решения, либо надеяться, что кто-то из игроков основы – причем желательно моего амплуа – получит травму. Тогда уж у Петровича, я надеялся, появится железный аргумент ввести меня в состав.