— Нет, по радио его почему-то не крутили. Тем не менее эту вещь знали абсолютно все.

— Нет, правда же! Это гениально!.. Рождение вальса… Большой вальс!.. Как там: та-та, та-та… А перевод в фильме был?

— Нет, Корьюс пела в фильме на английском. Но, уверяю вас, переводы имелись.

— Кто же их автор?

— Многие переводили сами.

— А вы откуда знаете?

— Как вам сказать? Просто знаю, и всё.

— Правда?

— Да вы не сомневайтесь! Если покопаться, то я один из них, возможно, для вас разыщу. Только найдите подходящего исполнителя.

— А у вас, у вас, — тут Штурман с нескрываемым уважением посмотрел в лицо историку, — есть какие-то варианты по исполнителю?

Алексей внезапно и решительно перевёл взгляд в сторону Марии. От неожиданности та встрепенулась и резко опустила руку с мобильным телефоном, с которого собиралась куда-то звонить. Отошедший в сторону на несколько шагов Петрович вытащил из сжатых губ сигарету и, выпустив клуб дыма, развернулся к разговаривающим. При этом оторванный рукав сорочки, который ему до этого удавалось маскировать, неожиданно отвалился вниз, обнажив поцарапанное плечо.

— Я могу спеть, — спокойно сказала Мария, выступив на полшага вперёд.

— Ты уверена? — озабоченно спросил сестру Борис, который теперь, оказывалось, был не вполне рад тому, что вместо несложного номера, исключительно на исполнение которого он намеревался уговорить Штурмана, петь его сестре придётся вещь искусную и технически весьма непростую. — Там ведь, кажется, надо брать самый верх третьей октавы?

— Ну и что? Возьму.

— Маш, ты уверена? Ты подумала хорошо? Времени репетировать нет, если провалишься — считай, конец карьере…

— Не волнуйся, не провалюсь. А насчёт третьей октавы ты даже не волнуйся — у меня получалось и в четвёртой.

Борис присвистнул.

— Когда ж ты успела?

Мария, слегка улыбнувшись и лукаво посмотрев на Алексея, ответила:

— Наверное тогда же, когда он делал свой перевод!