Шеймус вытащил из кармана замусоленный огрызок сигары и принялся катать его между пальцев, роняя себе на колени табачные крошки.

— Бут не пожелал сдаться. Он, вместе со своим сообщником Хэрольдом, заперся в амбаре, в котором фермеры хранили тюки с табаком. Мы окружили хибару, обложили ее хворостом, и пригрозили, что подожжем развалюху, если заговорщики не выйдут по доброй воле.

Я присел на корточки, стараясь не пропустить ни слова. О событиях той ночи много всякого рассказывали, но мне даже не приходило в голову, что Шеймус мог быть непосредственным свидетелем и участником легендарной погони за убийцами.

— Хэрольд принялся ругаться с дружком, и вскоре вышел с поднятыми руками, — толстяк сунул сигару в рот, и отрешенно уставился себе под ноги. — Бут же сдаваться не захотел. Он все время проклинал нас, называя «кровавыми собаками» и «предателями отчизны». Безумец даже вызвал лейтенанта Догерти на поединок!

Шеймус невесело усмехнулся.

— Выждав еще пять минут мы подожгли амбар. Когда пламя разгорелось, я подкрался к хибаре сзади и через щель заглянул вовнутрь. Помещение быстро заполнилось дымом, но я все равно увидел Бута, ковыляющего на своих костылях к выходу. Выглядел он паршиво, кашлял и едва держался на ногах.

Ирландец ожесточенно жевал свою сигару, перекатывая окурок между зубов.

— Потом рявкнул выстрел, и Бут упал ничком. Револьверная пуля ударила его в затылок, отшвырнув на несколько футов от горящей стены. Выбив запертую дверь ногой, я первым ворвался в помещение и первым оказался рядом с заговорщиком. Бут все еще дышал, и шевелил губами, будто пытаясь что-то сказать. Я наклонился над умирающим и сумел разобрать его последние слова: «Скажите матери, что я умираю зазря!»

Воцарилась тишина. Все смотрели на коротышку-ирландца не в силах отвести глаз от его бледной покрытой крупными горошинами пота физиономии.

— Как вам наверно известно, в Бута стрелял сержант Корбетт. Пренеприятный малый, должен вам доложить. Не смотря на то, что он молился по двадцать раз на день, да еще и оскопил себя портняжными ножницами, дабы избегнуть искушений плоти, был он на редкость тщеславен. Он наверняка вбил себе в голову, что если прикончит убийцу Линкольна, то непременно станет народным героем!

Сет Кипман заерзал на попоне и откашлялся.

— Говорили, что Корбетт в прошлом был шляпником, и умом тронулся, надышавшись парами ртути…

Толстяк энергично закивал.

— Верно говорят, ублюдок был безумен как скунс! Ума не приложу, как он при всем при этом еще и выбился в сержанты. — Шеймус наконец бросил свой окурок, который порядком начал действовать мне на нервы, и вытянул ноги вперед, вспахивая шпорами землю.