— Награду за поимку заговорщиков я конечно не получил. Вместо этого, нас с Корбеттом арестовали, и несколько дней продержали взаперти на какой-то ферме, как мне потом объяснили, по личному приказу военного министра Стэнтона.

Мистер Конноли скептически хмыкнул.

— Корбетта понятно, ну а тебе-то за что такая честь, мистер Рэдсток?

Шеймус принялся изучать свои грязные ногти.

— В тот день в мои руки попал дневник Бута, который оказался среди его вещей, — голос толстяка понизился до шепота. — И я даже успел прочесть из него несколько последних страниц…

— И что же было в этом дневнике? — Сет Кипман опередил всех с вопросом.

— Имена, адреса, суммы денег, — Шеймуса передернуло. — Все то, что должно было навсегда остаться тайной…

Мимо прошел солдат с ведром воды и все тут же замолчали, дожидаясь, когда он удалится на безопасное расстояние.

— Какие имена? — мистер Конноли придвинулся к толстяку вплотную, почти касаясь лбом полей его Стетсона.

— Этого я не расскажу даже под пытками, — глаза Шеймуса сузились, превращаясь в щелочки. — Не хватало нам новой гражданской войны!

Над стоянкой воцарилась тишина, нарушаемая лишь ржанием лошадей, да смехом разбивающих лагерь техасцев. Мы глядели друг на друга, не решаясь нарушить молчание.

Сет Кипман громко фыркнул, и вытянулся в полный рост на земле, заложив руки за голову.

— Я так и думал, — сказал он, — Не мог же двадцатишестилетний актеришка сам организовать такую операцию! Тут не только мозги нужны были, но и немалые деньги, и связи на самом верху!

Мистер Конноли помрачнел.

— И что же было дальше? — спросил он. — В обмен на жизнь ты пообещал держать язык за зубами?

— Если бы за меня не вступился сам мистер Пинкертон, меня бы живо прикончили, — Шеймус отвел глаза в сторону. — Больно уж щекотливой оказалась ситуация, в которую я угодил.

Толстяк кивнул на лежащие в пыли револьверы.

— С того дня я стал выполнять всю самую грязную работу, за которую никто не хотел браться…

Мне почему-то стало жаль несчастного ирландца, который по воле судьбы стал игрушкой в чужих руках. Он стал живой марионеткой, послушной любому движению кукловода, дергающего за невидимые нити.

Мне стало жаль его еще потому, что совсем недавно я сам побывал в его шкуре и прекрасно знал, что он чувствует. Какой ужас и отчаянье он испытывает, соглашаясь на очередное задание!