– Время – жизни. Твои, кстати, не решат последовать примеру, пострелять там или еще чего?

– Кто ж их знает, но думаю, сдадутся. Слухи, что в других деревнях прошло все более-менее тихо, дошли. Ну, акромя мордобоя, – хозяин хитро покосился на надувшегося Жорку.

Как же быстро у них здесь слухи распространяются.

– Мордобой, это можно. Но только сегодня, для симметрии, не моему бойцу харю начистят.

– На меня намекаешь? – Степан почесал здоровый, чуть ли не с мою голову, кулачище.

– Ага. А ты что думал, нам тебя целовать надо? Уж по чавке ты всяко заслужил. Ведь заслужил, а?

– Ну, не без этого, может, и заслужил, – нехотя выдавил здоровяк.

– Не бойся, бить будем аккуратно, но сильно. Нет худа без добра, синяк немцам предъявишь – мол, застали врасплох и глумились краснопузые.

– Это, конечно, да. Но меня, знаешь ли, в селе еще пока никто не уложил ни разу, да и из соседних деревень тоже. Неохота, понимаешь, уважение терять. Давай-ка еще выпьем, да отправишь ты своего бойца погулять, а мы пока обсудим дела сложившиеся.

Жорка снова вскинулся, готовый встать на мою защиту, но я успокоительно положил ему руку на плечо.

– Давай, – снова выпили. – Сержант, пойди проверь секреты, что вокруг дома, людей успокой, но напомни и о бдительности.

– Так вот, – продолжил Гринюк, когда мы остались одни, – авторитет мне терять нельзя, тебе же и невыгодно.

– Интересно, вот с этого места поподробнее.

– Германец считает, что надолго пришел. Но так многие думали. Через год или через десять, но он все одно уйдет, а огребать за чужие грехи я не хочу.

– За свои не боишься?

– За свои отвечу.

– Думаешь, что если скажешь немцам, что отбился от партизан, то будут тебе почет и уважуха, особенно на фоне перебитого гарнизона и разоруженных подчиненных? Не, не сработает, не поверят.

– Поверят. Знаю, как сделать. Об этом уже разговор был, а потому еще с твоими постреляем и разойдемся.

– Что за разговор?

– Да с одним чином из администрации мы об заклад побились, что я скорее умру, чем сдамся.