Зверь мотнул головой, потер лицо, словно снимая чужую маску, и вновь стал собой. Поежился зябко:

— Ты не человек.

— Ты тоже. — Демир был серьезен, словно вся легкомысленность сгорела в пламени чужого — его — взгляда. — Человек бы умер. Итак, — он взмахнул рукой, — вот тебе портал. Откроется он не сразу, я не хочу причинять этому миру лишней боли, но через час ты сможешь уйти. В рай. Твой собственный. Хотя, возможно, оказавшись там, ты сильно в нем разочаруешься. А вот мое предложение: оставайся.

— И умирай. Благодарю покорно.

— Ты можешь сдаться без боя. Вопрос не в этом, Зверь. Ты нужен мне здесь, и я уже объяснил зачем. Но нужно это не только мне, тебе — тоже.

— Да? — Зверь слушал гостя и раздумывал над небрежно брошенным: «можешь сдаться без боя». Ему самому такая простая мысль не пришла бы в голову.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, мальчик. — Демир поднял глаза к низкому потолку, улыбнулся с легким злорадством. — Спешит твой летун. Они всегда спешат. Люди. И так часто опаздывают. Так вот, история не о людях. О нелюдях. А правильнее будет сказать, о не человеке, который когда-то… по твоим меркам очень-очень давно, полюбил человеческую женщину. Это был мезальянс столь откровенный, что ни у кого не возникло сомнений — связь недолговечна, и так оно и получилось. Но остался ребенок. Один-единственный ребенок, да еще и с плохой кровью. О нем предпочли забыть. Когда ангелы сходили к дочерям человеческим, от них рождались не только титаны. Попадались и выродки. Просто о титанах помнят, а выродки… зачем о них вспоминать?

Зверь разглядывал трупы на полу. Пересчитывал, словно сомневался, хоть и помнил прекрасно, что убил семерых. На взгляд казалось, что больше. Очень уж грязно… Стрелять будут сразу. Ни один человек, узрев этакую бойню, не сможет удержаться. Убьют. Не задумываясь. Не тратя времени на переговоры.

Заложники? Восемь живых и Пижон. Тоже. Живой. На Земле это могло бы сработать. Но не здесь. Отсюда деться некуда. Значит, убьют.

— А ребенок жил себе, — Демир хмыкнул, — и жил хорошо. В те времена люди позволяли себе куда больше, чем нынче, а благодаря отцовской крови этот человек мог не бояться ни болезней, ни бессильной старости, ни даже насильственной смерти. А вот сам он убивал. Ему нравилось убивать. И жил. Жить ему тоже нравилось. В отличие от тебя, он любил женщин.

Зверь покривил губы.

Его гость улыбнулся в ответ:

— О женщинах я вспомнил не в укор тебе, а для того, чтобы стало понятно, как получилось, что капли нечеловеческой крови можно найти в жилах многих людей. Понятия не имея о своем родстве, люди эти иногда встречаются, у них тоже бывают дети. А чужая кровь сильна. Сильнее человеческой. Как ни разбавляй ее, что-то да останется.