– Удачно, – оценила Ирма, – все выстроено на контрастах, и как умело! Эти двое впереди, словно спустившиеся на землю ангелы.

Альберт покосился на нее с легким удивлением. Хмыкнул загадочно.

Впрочем, насколько удачен замысел сэра Германа, собравшаяся у окон компания оценила, лишь когда кортеж ступил на площадь.

Рыцари все, как один, сняли шлемы, склоняя голову под сенью крестов кафедрального собора, и солнце вспыхнуло над золотыми волосами Артура, ярким светом облило серебряные латы, алмазной радугой искр засверкал висящий у седла топор.

– Миротворец! – Ахнуло, прокатилось по площади и загудело над празднично разодетой толпой, над невозмутимыми гвардейцами, над крышами, над мрачной громадой собора. – Миротворец!

– Как же это? Почему?! – Галеш подался вперед, оттолкнув Ирму. – Альберт, не должно так быть. Не так!

– Да о чем ты? – отмахнулся юноша, совершенно зачарованный мистическим преображением старшего в посланца Небес.

– Он в Чистилище таким был! – отчаянно вскрикнул Галеш. – Это молитва от нечисти! Альберт, ему же страшно!

* * *

Музыкант, склонный обычно к поэтическим преувеличениям, на сей раз изменил себе, а может быть, просто не понял, что в действительности происходит с Рыцарем Пречистой Девы.

Страшно?

Нет, Артуру не было страшно. Он закостенел от ужаса. Ослепший и оглохший, как будто вновь сыграл для него Флейтист одну-единственную ноту на белой печальной флейте.

Пастыри.

И непослушной рукой не вытащить Миротворец из петли у седла.

А Серко, выступая по-прежнему легко, чуть кокетливо, нес всадника через площадь, к гостеприимно распахнутым воротам герцогского замка...

К смерти.

Артур перестал чувствовать Бога.

Страшное одиночество. Тело окаменело в седле, и душа заметалась в клетке плоти гаснущей искрой.

Один.

Тьма вокруг.