Но и Кондор оказался достаточно быстр. Ловко уйдя от смертоносного удара, он ухитрился приблизиться к Силдону практически вплотную и, хотя удар получился в общем-то скомканным, отбросить Крейда в сторону, также получая доступ к молекулярным клин­кам. Пальцы обхватили прохладный пластик рукояти.

– Вот теперь посмотрим, кто кого, – прошептал он, активируя оружие.

34

34

Они стояли на широкой площадке посреди центрального исследовательского павильона, сжимая в руках тяжелые рукояти молекулярных мечей, лезвия которых, генерируя мощное антиполе, способны были с одинаковой легкостью резать и масло, и камень, и плоть. Как живую, так и синтетическую.

Они стояли, прожигая друг друга взглядом. Два воина, два мира, две неукротимые ярости, призванные сражаться до самого конца, пока смерть одного не остудит ненависть в сердце другого.

Да, один из них умрет. Это случится сегодня, сейчас, возможно, уже через несколько минут. Иного исхода быть просто не могло. Во всяком случае, Кон­дор готов был убить, так же как и умереть. Он потерял все, чем обладали три его синхрона, и если и обрел что-то взамен, так только безумную жажду мести, не способную заполнить всей пустоты души. А когда происходит подобное, человеку уже не страшно терять последнее – собственную жизнь. Да и сколько ему осталось, даже если он победит? Еще совсем недавно он, журналист Артем Ливагин, счел бы сложившую ситуацию безумием, а свою одержимость смертью – преждевременной дорогой в психушку. Но тогда все было совсем иначе. И он был совсем другим. Он еще не зажимал рукой рану на животе Анны, чувствуя, как жизнь неотвратимо покидает ее израненное тело, сочась между пальцами и растекаясь по одежде теплым алым пятном. Он не прощался с Арсоном, считая каждый его вздох, не слушал последнюю исповедь Ворга, мечтавшего об одном-единственном поцелуе, но так и не получившего его. Тогда за него еще не отдавали жизнь, и он не готов был расстаться с ней за кого-то другого. Но теперь он изменился. Он способен убить и готов умереть. И он больше не боится метаморфозы, произошедшей с ним.

– Знаешь, что мне нравится в тебе, – проговорил Крейд, заметно осмелев с того мгновения, как в его руках появилось оружие. – Твои глаза.

– Красивые? – едко спросил Кондор, начиная медленно обходить Сиддона сбоку, рассчитывая расстояние для броска. Заметив это движение, противник тоже плавно заскользил по залу, выдерживая прежнее расстояние между ними.

– Если красота – понятие относительное, то твои глаза поистине прекрасны, – проговорил он и, заметив озадаченное выражение на лице Кондора, пояснил: – В них нет ни капли страха, только неудержимый гнев и ураган страсти. Но не бешенство, нет. Бешенство – это безумие, а ты отнюдь не безумен. Просто сейчас ты превратился в поток яростного пламени мщения. Сама Смерть испугается, окунувшись в темную глубину твоих глаз. Но не я.