Бартон съежился в комок, стараясь не чувствовать себя слишком разбитым. Он быстро сообразил, что если не сосредотачиваться на своем несчастье, то не будет ощущать свою участь как нечто болезненное.

Все-таки, размышлял Кинсолвинг, все не так уж плохо. Межзвездные Материалы никогда больше не смогут незаконно ввозить на Паутину сжигающие мозги аппараты, пауки ведь знают источник дьявольских изобретений. Камерон убит.

Старший инспектор тяжело вздохнул. Он надеялся, что это так. Доказательства смерти нет. Но Гумбольт и остальные не спасутся от Квиккса и от справедливого суда пауков. И это делало Кинсолвинга счастливым.

Но что будет с ним? Он содрогнулся, забеспокоился и, наконец, почувствовал себя внутренне опустошенным. Немота, физическая и умственная, помогала ослабить чувство тревоги и боль. Бартон чуть не свалился с палубы, когда машина неожиданно замерла и начала вертикально опускаться. Только быстрая реакция Квиккса и пара ног паука, ухвативших Кинсолвинга, спасли его. Энергетическое поле включилось в нескольких сантиметрах от земли. Инженер кое-как выбрался, радуясь, что хотя бы благополучно добрался. Кинсолвинг посмотрел вверх и застыл, не в силах вымолвить ни слова.

– Верховная Паутина, – произнес он слабым голосом. Он почувствовал себя так, как будто находился в библиотеке или в больнице и должен говорить шепотом. Громкий разговор был бы святотатством.

– Вот туда, – скомандовал Квиккс.

Кинсолвинг почувствовал, что теперь Квиккс говорил иначе. Теперь в его интонации слышалась власть. Бартон мог подумать, что этот паук – полисмен, управляющий ситуацией. Кинсолвинг потер руки, возобновляя кровообращение. Он шел, как можно ближе к своему проводнику, пытаясь охватить всю огромную протяженность таинственной паутины.

На низких холмах над плоской роскошной долиной возвышались четыре шпиля. Повсюду, куда достигал глаз, в долине сверкали разноцветные огни. Ни один из этих огней, если бы он был один, не светил бы ярко. Тысячи и тысячи их, все вместе, давали мягкую иллюминацию, ярче дневного света.

Каждый шпиль-башня поднимался метров на пятьсот и слегка покачивался под ветрами, гуляющими над их вершинами. Один из шпилей светился внутренним рубиновым светом. Другой – светло-изумрудным. Третий горел желтым, было почти невыносимо смотреть на него. Последний шпиль чернел на фоне черноты ночи. Но Паутина! Ее нити, бегущие от каждого из шпилей, достигали толщины бедра Кинсолвинга, а с основных канатов свисали более тонкие, образующие узорчатый ковер над долиной и смущающие глаза. Паутина выглядела так же, как тысячи других, которые Кинсолвинг видел на Земле, она отличалась только размером.