Открыв дверь ударом ноги, он перескочил через порог. Ударом же ноги запер калитку. Глубоко вздохнул, наполняя легкие незагаженным воздухом. Закончился еще один раунд его боя с бандитами. Пока — пожалуй, равенство по очкам. Теперь начинается раунд последний, в котором кому-то не уйти от нокаута,

Дмитрий лег на пожарный проезд, сколоченный из досок, поднял ноги, прижал ими дверь. Пальцы его связанных рук жадно ощупывали на совесть подогнанные друг к другу доски в поисках опоры. Он ерзал, передвигался то влево, то вправо, чуть перемещая, но не отрывая ноги от двери, пока наконец пальцы не нашарили упор. Дмитрий приготовился сдерживать натиск с той стороны калитки, который, он думал, вот-вот последует.

Сердце тяжело опускалось и поднималось в груди, словно молот уставшего кузнеца. Сколько проходит между его толчками — секунды, минуты?

Вот он — первый удар! Дверь сотрясается. Дмитрий, изо всех сил напрягая ноги и спину, до кровавой мути в глазах, не дает ей открыться. Безумный крик, удается разобрать «…рой», крик захлебывается. Выстрел. Пуля застряла в толстой двери. Жуткий вопль.

Града ударов и пистолетной канонады, которых ожидал Сосницкий, не последовал. Раздались еще какие-то шлепки с той стороны, и — все прекратилось.

Дверь никто открыть больше не пытался, из депо не доносилось никаких звуков, и Сосницкого охватила слабость. Раны ожили, их болевой хор зазвучал по врему телу. Сосницкий не удержал стона — тот прорвался сквозь сжатые зубы. Бывший учитель гимнастики почувствовал, как на его мозг накатывает дурман. Зовущий провалиться в забытье, отключиться от страданий, отдохнуть от всей этой бренной, пустой суеты. Соблазн поддаться этому зову, отпустить удила воли был велик. «Ты все равно не жилец, — нашептывал голос оттуда. — Если не от пули, застрявшей в спине, то от потери крови ты точно умрешь. Так зачем дергаться, нарываться на мучения, закрой глаза, как бы засни и тихо отойди туда, где так или иначе скоро окажешься…»

…Федор выбрался на крышу и разрешил себе дышать. Здесь было хорошо: свежо, привольно, безопасно.

«Ай да Назаров, ай да щучий сын! Могет еще кой-чего! Ни разу не вдохнул, не словил ядовитого „огурчика"».

А еще товарищ Назаров похвалил себя за предусмотрительность. Хотя, конечно, если разобраться, не себя благодарить нужно, а те силы, что вытолкали его в свое время из родного мира, водили фронтовыми дорогами, перемещали по странам и городам, кидали во всякие передряги. Тут волей-неволей кой-чего приобретешь. К примеру, опыт да чутье. Нет, разумеется, заполнение депо газом он никак не мог предусмотреть. Даже капитан Терентьев, пожалуй, и тот ждал бы несколько другого от московского утра, чем германское отравляющее вещество. Просто ему, товарищу Назарову, нашептали на ухо его опыт и чутье, что наклевывающиеся события могут обернуться совсем неожиданной стороной, и, значит, неплохо бы к этому подготовиться хоть как-то, хоть худо-бедно. Скажем, поискать такие пути отхода, до которых противник не додумался бы заранее. Назаров поискал и нашел. Нашел, что до крыши легко и быстро можно добраться по опорным балкам, что в одном месте кровля совсем прохудилась, а именно: лист железа из тех, какими обита крыша, был сорван то ли ветром, то ли разрухой, причем дело, видимо, давнее, так как доски в этом месте уже успели изрядно прогнить. Товарищу Назарову не составило труда извлечь из штанов свой армейский ножик, не велик труд оказался расковырять им трухлявые доски и проделать лаз на крышу. Вот и вышло — трудился он не зря.