— И подолгу она живет в аэропорту? — спросил Поль.

— Что? Живет в аэропорту? Она учится в университете и...

— Она живет в аэропорту. В туалете. Или уж не знаю где. Мы повстречались в аэропорту, в дамской комнате. И это мало походило на университет.

— Она вас разыграла. У нее бывает такое. Срывается. Выключает коммик, пользуется поддельным идентификатором, воображает себя пиявкой. С молодыми почти со всеми такое бывает.

— Молодость. Это немного безумие.

— Помнишь, ты примчался из Парижа, чтобы уменьшить наши потери?

— Ты до сих пор считаешь, что я прибыл именно за этим?

— Разве нет?

— Хорошо, будем считать, что так, — согласился Поль. — Кстати, а кто такие рены? Объясни. Помнится, в наше время подобных должностей не было.

— Но были виндексы, — напомнил Сироткин.

— Я сам виндекс.

— Ну да, да, помню. Я тоже хотел стать виндексом, но не успел получить аттестат.

— И что? — Поль уже начал подозревать, куда клонит Сироткин.

— Сам понимаешь, человек, у которого задействовано сорок процентов мозга вместо обычных шести, не обязательно должен быть только спасателем. В итоге появилось понятие «рен». Это ученый, человек искусства и общественный деятель в одном лице. Наш профиль — синтез знаний. Знания на стыке наук. Потребность в таких ученых появилась еще в начале века, когда стали стираться грани между науками. Поначалу все рены были из виндексов. Поэтому многие до сих пор считают, что мы — что-то вроде виндексов, только другого масштаба. Если бы ты вернулся из-за врат, тоже стал бы реном.

— И чем ты занят, уважаемый рен? — спросил Поль с улыбкой.

— Мой конек — теория времени. Я пишу книги. Их мало читают, но раз в год я пишу для портала сценарий. У этого аудитория миллионная.

— А как общественный деятель? Активист зеленых?

— Ты не так понимаешь задачу ренов. В нашем огромном и тесном мире отдельного человека никто не слышит. Человек может кричать, захлебываясь от боли, — его никто не заметит. Разве что когда он нажмет на спусковой крючок. Но все устроено так, что на спусковой крючок он нажимает за дверью этого мира. От любой болезни есть средство. Человек мал и бессилен? Зато рены наделены авторитетом. Пресса, порталы, видео — все постоянно говорят о нас, голос каждого из них слышим и значим. И если обычный человек обратится к рену, рен заговорит от его имени.

— Значит, по средам ты принимаешь жалобы?

— Нет. Мои среды — это чистая самодеятельность. По средам у меня что-то вроде семинара на дому. Перед всеми двери открыты. Я не знаю, зачем их собираю, не знаю, зачем они приходят. Просто однажды, много лет назад, мы стали собираться, чтобы обсудить природу врат. Спорили ночами напролет, до хрипоты. А потом один из нас сказал: «Так не пойдет. Болтая, мы ничего не узнаем. Надо идти на ту сторону и все выяснить. Я вернусь осенью, приду на заседание в среду и все расскажу». Он ушел, много лет назад. И не вернулся. А мы все так же собираемся по средам. Из прежних спорщиков — только я и полковник Скотт. Остальные — новенькие. Студенты, портальщики, ученые. Бывают и знаменитости. Виктор Ланьер приходил. А зачем пришел ты, Поль?