Я рванулся и закричал:

— Будь ты проклят!

Дощечка угрожающе накренилась и затрещала. Петля туже затянулась на моей шее.

— Не злись! — крикнул монах. — В этом нет пользы.

Лучше раскрой уши и открой глаза. Посмотри на небо: быть может, это последние звезды в твоей жизни.

— Да что вы от меня хотите?! — заорал я.

— Если я расскажу тебе о вкусе ягоды — ты не почувствуешь вкуса. Ее надо попробовать самому.

Я до боли сжал зубы. Мне часто приходилось слушать проповеди, но не в таком положении.

Я попытался мысленно отгородиться от этого голоса, отвлечься, забыть, не слышать. Но он проникал сквозь все мои психологические преграды, как острый нож.

Наконец мои палачи затоптали костер и скрылись в пещере. Было, думаю, уже за полночь. Из-за гор вставала желтая ущербная луна, наполовину загороженная лапами сосен. И я видел каждую иголку на ближайшей сосне.

Потом я впал в полусон-полузабытье, от которого наутро не осталось ничего, кроме пустоты и усталости.

— Как ты там? Жив еще?

Я открыл глаза. У подножия скалы стоял Такуан и внимательно смотрел на меня. Луис хлопотал у костра, разжигая огонь.

Солнце поднималось все выше и палило нещадно.

— Почему бы вам сразу не убить меня? — устало спросил я.

— Прыгни вниз, кто тебе мешает, — отозвался Такуан и отвернулся.

Нет! Не дождетесь! Не в моих привычках лишать себя шансов, даже воображаемых.

Вероятно не дождавшись моего предсмертного хрипа, мерзкий монах повернулся и снова посмотрел на меня.

— Значит, жить хочешь, — заключил он. — Правильно, молодец. Жизнь — самое дорогое, что у нас есть.

— Слушай, избавь меня от твоих банальностей!