Сюзан связывала трофеи и вешала их на защитный костюм, не обращая внимания на кровь, стекавшую с еще свежих тканей. Сердце лежало камнем в груди. Душа наполнилась пустотой.

— Ты хочешь поговорить об этом? — спросил Пятница следующей ночью, когда люди спали, выставив оцепление.

— О чем об этом?

— О Гансе, — тихо сказал он. — Я хочу сказать, что такая потеря должна…

— Со мной все в порядке, — сказала Сюзан, словно откуда-то издалека. — Мы живем ради того, чтобы убивать сириан. Если мы убьем их достаточно и достаточно втопчем в ту самую землю, на которую они мочатся, то мы победим. Когда у последнего сирианина останется хоть какая-то воля к сопротивлению, я собственноручно снесу его вонючую голову.

— По твоим словам не скажешь, что с тобой все в порядке, — прошептал он. — Я вижу в твоих глазах какую-то безжизненность.

— Все в порядке, — сказала она ему ровным голосом, не пуская слезы, сохраняя преграду. Удивительная вещь, память о Гансе была словно закрыта этой стеной. Боль и ужас скрывались за ней, ожидая своего часа. До тех пор, пока стена будет прочной, ей ничего не грозит… и Ганс будет жив.

Нежные карие глаза Пятницы испытующе смотрели на нее.

— Я думаю, все не так просто, Сюзан Смит Андохар. После той атаки бластеров ты никому не даешь идти впереди себя. Никто не может первым настичь сириан, первым взять трофей, — он помолчал, пытаясь пробиться сквозь ее непроницаемый взор. — Ты стала уродовать их, Сюзан. Когда-то ты сама запретила своим людям делать это.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я перестану отрезать их мужские признаки, когда я встречу мужчин! Эти овцы лучше смотрятся без них. Это сохраняет в них послушание.

Пятница медленно кивнул.

— Я тоже любил Ганса. Я был обязан ему своей жизнью… и твоей тоже. Что-то в твоей голове заскочило в тот день, Сюзан. Ты перестала быть собой. Ты заходишь слишком далеко. Убивать сириан — это нормально. Считать трофеи — тоже нормально. Но калечить людей — нет.

— Я буду калечить, кого захочу, — выпалила она, повернувшись к нему затылком.

— Больные душой видят в этом выражение своего превосходства, — не отступал он. — Не нужно унижать мертвых. Возьми трофей, это символ победы.

— Я наслаждаюсь своей победой так, как я хочу, Пятница, — она уставилась на него злобными пустыми глазами.

Он отметил отсутствие выражения, безжизненность в этом взгляде. Я ВИЖУ ЧАСТЬ ЕЕ ДУШИ. НО КАКУЮ ЧАСТЬ? УВИЖУ ЛИ Я КОГДА-НИБУДЬ В ЕЕ ГЛАЗАХ ВОЗВРАТИВШУЮСЯ К НЕЙ ДУШУ? НЕУЖЕЛИ СУДЬБА ОСТАВИТ ТОЛЬКО ЭТО ЧУДОВИЩЕ В ЖЕНЩИНЕ, КОТОРУЮ Я ЛЮБЛЮ?

Как гром среди ясного неба, ему вспомнились слова на горе, прозвучавшие так давно, так далеко отсюда. С исказившимся лицом Пятница прошептал: