— Вы смотрели его?…

Он кивнул: — Все мы смотрели. И запись дознания. Хторр весьма страшен.

Некоторое время я не мог перевести дыхание.

— Вы в порядке?

— Нет, — сказал я. Я смотрел на него. Чувствовал, как бьется сердце. — Мне надо знать. Что показал блок? Мог ли я… успеть? То-есть, мог ли я спасти Шоти?

Он ответил тихо: — Да.

Я словно врезался в стену вины. Я сполз на пол, на колени. Мне было слишком больно, чтобы плакать. Я уперся в ковер руками, чтобы поддержать себя. Я чувствовал, что падаю. Голова горела, я был словно в западне. Меня тошнило. Желудок отяжелел и дергался. Я хотел умереть…

Я пришел в себя плача, уткнувшись в колени Валлачстейна. Он осторожно похлопывал по моему лицу прохладным мокрым полотенцем. Увидев, что я открыл глаза, он отложил полотенце. Мягко потрепал по волосам. — Как ты чувствуешь себя, сынок?

— Погано. — Слезы еще катились по щекам.

— Хорошо. Так ты и должен чувствовать. — Он продолжал гладить меня по волосам. Хотелось, чтобы это продолжалось. Это совсем не казалось странным.

— Я хочу домой, — сказал я. — Я хочу покончить с этим! Я не желаю так! — Я снова плакал. — Я хочу, чтобы мама сказала мне, что снова все хорошо!

— Да, — сказал Валлачстейн. — Я тоже хочу.

Тогда я начал смеяться. Слишком больно было снова плакать. Я мог только смеяться.

И плакать.

А потом снова смеяться.

Валлачстейн снова вытер мне лицо влажным полотенцем: — Как ты теперь себя чувствуешь?

— Лучше. Спасибо. — Я понял, как странно должна выглядеть эта сцена, и почувствовал себя неуютно. Попытался встать. Он удержал меня, потом сказал: — Ладно, вставай. Я хочу поговорить с тобой.

— Да, сэр. — Я встал.

— Мы знаем теперь, что что-то происходит с хторрами последние семь-восемь недель. Мы начали терять команды и не понимали, почему, просто они уходили на гнездо и не возвращались.

У нас были предположения, но не было доказательств, поэтому мы выслали