– Ой, Дема!
Замок щелкнул, и дверь открылась. Кикимора и Демид затащили внутрь двух бесчувственных «приятелей». Лека стояла почему-то голая, прикрывалась одной ладошкой, в другой руке ее был «ПМ» со спущенным предохранителем. Кикимора бросил на нее смущенный взгляд и сразу отвернулся. Сделал вид, что крайне занят тем, как поудобнее посадить своего вырубленного клиента.
– Где Фоминых? – Демид озирался.
– Вон она!
Дема увидел вдруг, что то, что он принимал за кучу одежды на полу, было неподвижным телом, прикрытым всем, что попало под руку. Рядом присутствовала небольшая лужица, подозрительного розово-серого цвета.
– Тебя вырвало?
– Да. – Лека всхлипнула и прижалась к Демиду. – Я убила ее! Я не хотела... Вернее, я как раз хотела ее убить. Во мне вдруг что-то такое проснулось – страшное и сильное. Она ведь... Она собиралась...
– Я знаю. – Демид гладил ее по плечам, по спине, по гладкой попке, совсем забыв о присутствии Кикиморы. – Я знаю, малыш, что она хотела сделать. Успокойся, малыш. Все уже кончилось. Ты – молодец. Я люблю тебя.
Он даже собирался поцеловать ее, но вмешался Кикимора.
– Живая! – сообщил он. Он сидел на корточках около обнаженного тела Фоминых, сбросив с нее тряпки, и держал ее пальцами за запястье. – Пульс есть, значится. Оклемается, думаю.
На лбу Фоминых расплывался огромный синяк.
– Отлично. – Демид пошел по комнате, потирая руки. – Лека, можешь поставить Богу свечку, что не убила сегодня никого. Не каждый день так везет. И трусы надень, а то Федор Ананьевич, приятель твой, аки отрок, доселе невинный, слюной сейчас захлебнется.
– Срываться, срываться отсюда надо, – зашептал Кикимора. – Сейчас вся кодла сюда набежит. Они как-то чувствуют, знают, что друг у друга происходит.
– Мы уйдем, – сказал Демид. – Но несколько минут мне еще понадобится.
Он наклонился над телом Фоминых, приподнял его и потащил по комнате. Усадил в кресло. Руки Волчицы свисали безвольными белыми плетями, но грудь, красивая упругая грудь никогда не кормившей женщины, мерно поднималась и опускалась. Она была жива, Волчица. Опасно жива.
Демид сел перед ней на колени, закрыл глаза и вытянул перед собой руки ладонями вверх.
Минута прошла в молчании. Неожиданно по телу Фоминых прокатилась волной судорога, веки ее дрогнули, и странные серые пятна поползли по коже ее.
– Да, я слышу тебя, – сказала она голосом тихим и неожиданно низким, почти мужским. – Я слышу тебя, Бессмертный.
– Как тебя зовут? – произнес Демид, не открывая глаз.
– Волчица.