— Зачем ты это делаешь? — тихо спросила Оля.

— Не знаю. Просто иногда боль спасает. Когда понимаешь, что все безнадежно, что ничего не исправить… И самое главное, что никто не виноват. Вот это самое поганое: никто не виноват. Никто — а тебе плохо. Тогда лучше самого себя обвинить во всех смертных грехах и наказать. Болью. Знаешь… на самом деле это даже приятно. Появляется надежда. Потому что в нас с детства вбит рефлекс: пока не накажут за проступок, прощения не видать. Вот я и наказываю. Сам себя. И становится легче. Всегда легче, когда чувствуешь, что вина искупаема.

— А если ее нет?

— Так не бывает. Всегда можно найти что-то, за что себя наказать. Я не знаю, что раньше люди делали, когда не знали про Поле. Сейчас все замечательно: телепатия, прямая передача данных. Сделал что-то не так, а тот, кого любишь, через Поле об этом узнал. Поэтому лучше самому вынести себе приговор.

— Коль, а обязательно это делать у меня на глазах?

Он помолчал. Потом повернулся, и в глазах у него появилась настоящая, живая боль:

— Оль, ты когда-нибудь любила?

Она опустила голову. Потом подумала — а почему б не рассказать? Криво усмехнулась:

— Да. И точно так же, как ты. Без-на-деж-но.

— Тебе никогда не хотелось умереть?

Оля задумалась:

— Наверное, нет. Просто я с самого начала знала, что никакой надежды нет. И жила только для того, чтобы снова его увидеть. А сейчас он закончил Академию и уехал. Я больше его не увижу. Так что не знаю, может, и захочется.

— Тебе было хорошо с ним?

— Ты такие вопросы задаешь… Не знаю. Мы ссорились почти при каждой встрече. Мне очень тяжело было разговаривать с ним. А без него — еще хуже. И знаешь, я, наверное, не согласилась бы что-то изменить, будь у меня возможность прожить жизнь заново. Все-таки… я не знаю, но я чувствую, что при всей этой безнадеге у меня было что-то замечательное, чего почти ни у кого не бывает.

— Ты ему говорила, что любишь?

— Ты что?! Самое мягкое, что он сделал бы, — покрутил бы пальцем у виска и назвал бы дурой. А то еще и посмеялся бы.

— Ну, ты ж меня не назвала идиотом…

— Я девушка. И я сама в такой же ситуации. Поэтому понимаю.

Некоторое время молчали. Колька размеренно заговорил, как в пустоту:

— Иногда бывает так, что даже смотреть в глаза тому, кого любишь, невозможно. Ходишь вокруг дома, думаешь — она там, чем-то занимается, может быть, случайно вспомнит про тебя. И — хорошо. Но как подумаешь, что можно просто зайти в гости, становится жутко. Сидишь вечером, мечтаешь о встрече, продумываешь каждое слово, а наутро бежишь прочь, как ошпаренный. И думаешь только о том, что как бы чего не произошло, как бы не случилось, чтоб на танец пригласить — так это проще без парашюта со стратолета сигануть, и то не так страшно.