На вопросительное бурчание одноглазого веселина добавил:

— И лошадь тоже, Некрас! У барона нога сломана. Ну что тебе проку в этих мохноножках? Наш путь в Ихэрен — там на всех коней хватит. Самых резвых и красивых…

Порывисто наклонился и пожал Доргу руку:

— До встречи. Я рад, что ты живой.

И, не оглядываясь, направился к своим.

Уже подъезжая к воротам собственного замка на тряской, неудобной телеге, барон понял, что мир больше не кажется ему простым и понятным, разделенным на злобных врагов с одной стороны и честных открытых друзей — с другой. И еще он понял, что Трегетрен находится на пороге больших потрясений, которые обойдутся в конечном итоге немалой кровью.

Правобережье Аен Махи, яблочник, день четвертый, за полночь

Странный мне снился сон.

Странный, если не сказать — страшный.

Прямо перед глазами лежала дорога, стесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами. Она сбегала вниз, упираясь в… речку не речку, ручей не ручей. Что находится за спиной, я не видел, но знал — там за поворотом деревенька с дурацким названием. А вот с каким? Тут память подводила. А еще дальше одевалось в молодую листву раменье, вскоре переходящее в труднопроходимый буковый лес.

Склоны холмов подернула нежно-зеленая, несмелая травка, стремящаяся к теплу и свету после лютого, обильного снегами и слякотного березозола.

Весна вступала в свои права, но это не казалось важным. Больше того, не казалось даже стоящим толики внимания. Потому, что по дороге к броду катилась ощетинившаяся сталью конная лава. Забрызганные грязью вальтрапы, пенные полосы на шеях, перекошенные в яростном крике лица людей. Поверх кольчуг — знакомые мне уже табарды с пламенеющим рисунком на груди.

Их ждали. Разношерстная ватага, в которой мелькали и темноволосые макушки трейгов, и рыжие усы арданов, и даже две-три соломенные бороды, без сомнения, принадлежащие веселинам. Такую толпу уместно встретить на торжище, на рудных копях, на худой конец, у нас, на Красной Лошади, а вовсе не в строю. Однако, повинуясь командам невысокого одноглазого командира (кого-то он мне напоминал — эх, если бы не черная повязка!), они плотно сдвинули щиты и, исполненные решимости умереть на месте, но не отступить, выставили поверх них длинные копья.

Что я здесь делаю? Позади отряда, на возвышении, где пристало находиться командиру войска, а вовсе не бывшему старателю и недоучившемуся школяру. А тут еще и Гелка рядом со мной. В нарядной курточке из темно-синего сукна с куньей опушкой и в сапожках со шпорами. Вот уж детям в битве точно не место. Как она не боится, если мне страшно до дрожи в коленках, до холодного, лишающего воли кома под ложечкой? Ее ладошка, стиснутая моей рукой, — это ладонь спокойного, уверенного в себе человека.