Ага, больно!

А еще не хотел?

Второй рукой тоже за бороду. Да посильнее, без жалости. Пальцы совершенно случайно попали Желваку в рот. И тогда я подцепил ими толстую щеку и рванул уже изо всех сил.

На этот раз удалось.

Грузное тело головы откатилось в сторону, словно мешок с ботвой.

Мак Кехта с сипением втянула воздух и зашлась в приступе жестокого, выворачивающего наизнанку кашля. Жива, слава Сущему!

Повернув голову к сиде, я отвлекся и совсем упустил из виду Желвака, который, не вставая на ноги, зарычал по-звериному и бросился на меня. Его круглая голова с силой врезалась мне в живот. Будто конь лягнул! Меня, правда, кони задом не били, но не думаю, что ощущения сильно отличались бы. Воздух в легких вдруг стал горячим и вязким — ни туда ни сюда. Ни вдохнуть ни выдохнуть. Устоять на ногах, может, кто и смог бы, но не я. Острый корень или случайно завалявшийся камень воткнулся под правую лопатку так, что на глаза навернулись слезы.

Где ж он так выучился кулаками махать? Или яростное безумие и жажда убийства может сделать мастером каждого? Ой, вряд ли…

О попытке подняться даже речи быть не могло. Желвак взгромоздился на меня сверху, как на коня — скорее, как на осла, — и тузил, тузил, тузил тяжелыми и твердыми, как обломки породы, кулаками. При этом бормотание его не имело ничего общего со связной человеческой речью.

С грехом пополам прикрывая лицо локтем левой руки, я отмахнулся правой. Безуспешно. Удар пришелся куда-то в плечо.

Попробовал врезать коленкой — какое там! Размаха никакого. Вышел слабенький толчок.

— Убью гада! — У Желвака через бессвязные выкрики-выдохи прорвались первые членораздельные слова.

А ведь взаправду убьет. Словно белены объелся. С такого станется.

Кровь из рассеченной брови залила глаз. Нос и губы распухли и, похоже, тоже начали сочиться солоноватой влагой, а я ничего не мог поделать. Силился вырваться, судорожно корчась, самому себе напоминая травяную лягушку, распятую когтистой лапой сорокопута.

Боль, стыд от ощущения собственного бессилия, вызванная им ярость затуманили глаза багровой пеленой. И вот тогда мне под ладонь попалась рукоять ножа. Безыскусного, широкого ножа в деревянных ножнах, который таскал с собой и под землей, и на земле, но не как оружие, а как инструмент, помощь в работе и в быту. Клинок легко вышел из ножен и столь же легко воткнулся в бок оседлавшего меня человека. Легче, чем в ковригу хлеба.

Желвак жалобно ойкнул — куда девалась вся его ярость и злость? — и обмяк. Левой рукой схватился за ребра и бездыханный повалился на меня.