В сортире все еще двигались. Я выстрелил в сторону движения. Пули с отвратительным звуком, отчетливо услышанным мною сквозь грохот выстрелов, шлепнулись в мягкое и сочное. Сортир опустел. Живыми.

Пинком я распахнул двери ванной и влепил направляющемуся ко мне человеку толику металла в левое плечо и в правую ляжку. Его бросило, развернув, на раковину, и он выронил из рук длинный металлический штырь. Тот еще оказался молодчик. Поделом, значит.

– Лежи тут, – сказал я ему, забирая штырь, – и не вздумай выходить. Выйдешь – убью.

Штырем я блокировал дверь.

По лестнице на второй этаж я взбирался почти на корточках, приставным гусиным шагом, запрокинув голову и подняв над нею сцепленные руки с пистолетом, поэтому летящий в меня внушительный кусок одежного агрегата расстрелял еще в воздухе. Удалой метатель, которому никак не удавалось оторвать от гардероба другую подходящую для расправы со мною деталь, понял тщетность своих потуг и прыгнул на меня сверху, как охотящаяся рысь. Я прянул вниз. Он не сумел изменить траекторию полета и растянулся передо мною, предварительно пересчитав несколько ступенек, как на ладони демонстрируя коротко остриженный затылок, узкую спину и невзрачные ягодицы, кое-как обтянутые черной эластичной тканью узеньких плавок.

Удар всем телом о ребра ступеней, похоже, не способствовал повышению его мышечного тонуса. Он приподнял голову, но тут же уронил ее обратно. Голова глухо стукнула о лестницу. Мордой. Так с собою мог поступить только человек, находящийся в глубочайшем нокауте.

– То-то же, козел, – сказал я мстительно и переступил через него. – Кузнечик, мать твою. Сдохнешь – жалеть не буду.

Второй этаж пострадал от обстрела гораздо сильнее, чем первый. Огнетушители изрыгали пену уже не скудными клочками, как внизу, а потоком, заливая пол почти по щиколотки. Побитый кухонный комбайн плевался кипятком и паром. Стену и окна, выходящие в сад, уродовали пробоины, прочие же стены, пол и потолок были выщерблены и перепачканы копотью. Налетчиков тут или не было вообще, или они очень хорошо прятались. Но прятаться, судя по повадкам тех, с кем я уже успел познакомиться, было у них не в моде.

Кто они, интересно, все-таки такие? Расисты? Религиозные экстремисты? Буйнопомешанные? Ума не приложу…

Я заглянул в кабинет. Шкафы были опрокинуты, книги жестоко растерзаны и разбросаны по комнате. Словно резвилась стая бешеных павианов, – вспомнил я прочитанную где-то фразу. Точно так. Где-то тут мои вещички валялись – спальник, рюкзачок. Целы ли? Я шагнул через порог.

Из-за крайнего шкафа, лежащего не на фронтоне, как прочие, а на боку, вынырнула, словно выброшенная пружиной, проворная личность в серо-голубом камуфляже. Камуфлированный вскинул к плечу приклад двуствольного охотничьего ружья. Глубоко черные даже в темноте едва нарождающегося утра смертоносные кружочки смотрели прямо мне в глаза. Я прижал подбородок к груди и нырнул на пол. Ружье гавкнуло. Я вскинул над затылком пистолет, еще не зная, сумею ли выстрелить или выроню его до того, убитый наповал. Боли я пока не чувствовал. Пистолет дважды дернулся, честно выполняя свое предназначение почти без моего участия. Я колбаской откатился вбок и замер, лежа на спине и направляя зажатое в обеих руках оружие в сторону камуфлированного.