Мало ли.

Гошку выкрали на закате.

Это был тот самый момент, когда попер реальный экспрессионизм: солнце, незаметно спустившись к пределу, тихо проскользнуло на узкую, не залитую серостью облаков полосу и уже оттуда, сбоку и снизу, подкрасило впопыхах матовую белесость долины перезревшими лучами.

И вот эту вот размытую телячью нежность как раз и разрезали грубые желтые лучи. Фар дальнего света.

Они надвигались на нас, как голодная стая одноглазых волков. Эти — променявшие совесть на тяжелые мотоциклы.

Бежать было глупо и некуда, да к тому же мы не догадывались об их намерениях. И они прошли сквозь нас с ревом и рокотом. Смешав поднятую колесами снежную пыль с копотью выхлопных газов. А когда унеслись, нас уже осталось двое. Гошка исчез. Унесло его этим селевым потоком.

Возможно, надо было стрелять. Возможно. Но Серега команды не дал, и я не стрелял. Да и что толку в ураган стрелять. Кто знает, куда бы полетели подхваченные им пули. Может быть, в своих.

За Гошку нам заплатили. Кинули бронированный чемоданчик Тапера. Правда, пустой.

Неужели, подумал я, наш Гошка стоит так много?

И спросил у Сереги:

— Это то, о чем я подумал?

Серега пнул ногой чемодан и ответил:

— Это то, о чем я не хотел думать.

— И что будем делать?

— Будем идти.

— Куда?

— Куда шли.

Действительно, задачу же никто не отменял. А неотмененную задачу надо отработать в любых условиях обстановки. Поэтому работать надо было, работать, а не сопли по лампасам размазывать.

Мы сжали кулаки и зубы и пошли.

На сто, б…, три, …, градуса.