— Да. — Тамбовцев тряхнул авоськой, в которой лежали бутылки лимонада. — А чего?

— Ничего. — Иван выудил из кармана одну карамельку. — На, передай им от меня.

Это было трогательно, но Тамбовцев не торопился брать конфету.

— А что ж одну-то? Как я ее разделю на двоих?

Иван задумался, но только на мгновение. В глазах его снова мелькнула хитринка:

— А ты это… Дай одной, а когда придет вторая, скажи— я тебе уже давал. Они же похожи, не отличишь. Вот пусть сами и разбираются, что к чему. — Он громко рассмеялся, довольный своей незамысловатой шуткой.

Тамбовцев тоже усмехнулся.:

— Нет. Уж лучше оставь себе — будет чем закусить. Иван сразу стал серьезным:

— Я в такую жару не ем. Аппетита нет. Ладно, Николаич. Заболтался я с тобой. Извини, побегу. Дел полно.

— Ты погляди, какой занятой. Не бойся, никуда не денется твоя Белка. Она — вечная, ей и жара и холод нипочем.

— Она-то, может, и вечная, — рассудительно сказал Иван. — А вот я — нет. Значит, надо торопиться. Ну что, возьми конфету-то… — Он попытался сунуть карамельку Тамбовцеву в руку.

— Да ну тебя, — отмахнулся Тамбовцев. — Иди, иди. Отстань со своей конфетой.

Иван пожал плечами — наверное, это должно было означать «ну как хочешь» — и двинулся дальше не очень уверенной поступью. Стоптанные кирзовые сапоги выбивали из дороги желтую пыль.

Тамбовцев вновь достал платок, вытер лоб и шею и продолжил свой путь. Позже, вечером того же дня, одна и та же мысль не давала ему покоя: не сыграла ли роковую роль эта задержка с Иваном? Может, он опоздал именно на эти две минуты? Он ни в чем не винил Ивана и почти не винил себя, но не мог отделаться от навязчивого ощущения, что кто-то специально задержал его.

Он подошел к дому и удивленно посмотрел по сторонам: калитка была открыта настежь. Екатерина никогда не оставляла калитку открытой.

— Эй! — позвал Тамбовцев. — Есть кто-нибудь дома?

Никто не откликнулся. Это было странно. Это заставило его насторожиться.

Тамбовцев преодолел три покосившиеся ступеньки крыльца и постучал в дверь. Но еще до того как он успел стукнуть во второй раз, дверь со скрипом подалась и открылась. Тамбовцев вошел в дом, предчувствуя что-то неладное.

На столе, занимавшем половину маленькой веранды, стоял таз с мыльной водой. С одной стороны лежали грязные тарелки, оставшиеся от ужина, а с другой — вымытые, со следами пены.

— Екатерина! Девочки! — позвал Тамбовцев. Он открыл дверь, ведущую в единственную комнату.