Такой армии было, конечно, недостаточно для того, чтобы одержать полную победу над стосорокатысячнои армией Чаминга, тоже отлично обученной, не ведавшей ни страха, ни жалости. Но шансы на победу — реальные шансы — были. Эриксон очень надеялся на Жана Браге и Александра Полонского, которые еще ночью заняли свои боевые позиции и теперь ждали только приказа Великого джада о вступлении в бой.

Пол в который раз украдкой бросил взгляд туда, где сидели в засаде командиры… Ему очень хотелось спросить у обоих, как дела, но это могло демаскировать его людей: Чаминг прослушивал эфир. Капитан ограничился одним только взглядом. Там, куда он посмотрел, было пусто и голо…

Меньше чем через полчаса полоска горизонта из светлой стала черной — там остановилась армия Чаминга, который, видимо, был п растерянности и решал вопрос: отступить или принять бой на пространстве, где он не сможет развернуть конницу — свое главное преимущество.

Внимательно осмотрев место предстоящего побоища, Чаминг принял решение.

По тому, как он начал раздавать приказания своим порученцам, как все пришло в движение, капитан понял, что вызов принят…

Аргуны пошли вперед тремя колоннами, вслед за которыми развернулись шеренги с копьями наперевес. Те, кто находился впереди, чья задача была проста — сделать проходы в фалангах геян, не могли не понимать, что идут на верную смерть от копья или стрелы. Но казалось, слово «смерть» им неведомо. Казалось, они озабочены только одним: как удержать идеально ровный строй на усеянном камнями пространстве. Развевавшиеся на ветру алые плащи и разноцветные перья, сверкавшие на солнце металлические детали амуниции, ритм, который аргуны отбивали для самих себя ударами мечей о щиты, — все это могло поколебать стойкость кого угодно, но только не людей Эриксона.

Они сошлись со звуком, который, наверное, издает лавина, сходящая с горы в самый триумфальный миг своего сокрушительного скольжения к подножию.

Тысячи щитов разом ударились о тысячи вражеских щитов. Тысячи глоток изрыгнули одновременно слова проклятий, а которых потонули крики первых убитых и раненых. Землю накрыла густая тень, отброшенная бесчисленным количеством стрел, взметнувшихся с обеих сторон в небо…

Эриксон стоял на возвышении в нескольких десятках метров от своего арьергарда и хмуро наблюдал за ходом сражения. Иногда он снимал шлем, украшенный перьями, и надевал другой — десантный и вдруг словно оказывался в самой гуще дерущихся: крепкий запах пота, сладковатый запах крови, перекошенные яростью лица, мелькавшие перед глазами руки с почерневшим от крови оружием.