Нынче рыбачили. Хариусов. ("Харюзьев", по-здешнему.) На искусственную мушку. Нахлыст, господа, есть благородная потеха истинных джентльменов. Это вам не донки. Не кружки, понимаете, не жерлицы. Это даже не спиннинг. Нахлыст, господа, это в первую очередь ритуал. Нуждается в антураже соответствующем. Реки лучше всего подходят неброженые, ледяные, дикие, с перекатами, омутами и стремнинами. Места, где те реки текут, годятся лишь нехоженые. Медвежьи углы. О снастях вообще разговор отдельный. Между прочим, лучшие нахлыстовые мушки получаются из пёрышек с шеи петуха и волосков — внимание! — с лобка любимой женщины. За такими хариусы, простите, харюзья выстраиваются в очередь. До драки дело, случается, доходит. О как!

В свете такого знания не хочется даже думать, из чего могут быть связаны наиболее уловистые Ольгины мухи.

Добирались долго. Не раз буксовали на последних лесных километрах, сползали юзом по выступающим поперёк звериной тропы (что была нам дорогой) склизким корням, а в одном месте так и вовсе толкали тестеву «Ниву» плечом. Я, разумеется, потянул при этом жилу на ноге. Про грязь, которая не смогла миновать моей физиономии, и упоминать бессмысленно.

С нахлыстом у меня тесной дружбы никогда не получалось. Снасть тонкая, требует навыков. Глазомера там, пластики и согласованности движений эт сетера. Мне вручили поплавочную удочку и червей. Выбрав заводь поспокойнее, я устроился на по-васнецовски живописной коряге, забросил наживку и приготовился ждать поклёвки царь-рыбы. Утру нос родственникам-снобам, самонадеянно мечтал я. Выволоку форель на полпуда.

Время утекало, червей объедала вёрткая мелочь, которую я не успевал подсекать. Царь-рыба меня аудиенции удостоить не спешила, и сделалось скушно. Я собрал удочку и пошёл по путям, проторенным среди речных лопухов истинными рыболовами-спортсменами. Нету клёва, чего зря воду стегать.

Рыболовы-спортсмены имели написанный на мордах азарт. Им везло. Тесть изловил шесть харюзков граммов по двести, а Ольга всего двух, зато один был красавец! На фунт с лишком; спинной плавник — как китайский императорский веер. Я возгорелся, попробовал силы на быстрине, но только засадил крючок за утонувшую ольховую ветку. Оборвал его к чертям собачьим (тесть крякнул — крючок-то, блин, японский!), и смотал удочку окончательно.

Ольга, сердце доброе, меня пожалела.

"Чего тебе, Антоха, маяться без дела? — сказала она. — Предлагаю, знаешь, что? Наведайся-ка ты во-он туда". — "А что там?" — с исчезающе малым проблеском любопытства вопросил я. "Посёлок заброшенный. Жуть, до чего любопытно! Сама давно собираюсь побывать. Говорят, в нём ведьмы водились и колдуны. Настоящие, без дураков. Без шарлатанства. Злобные, хоть и осторожные. Целая популяция. Коров помаленьку портили, девок портили, воздух тоже бывало… А как перемёрли, так и добрые люди отчего-то не задержались — разъехались кто куда". — "А может, их там и вовсе не было, добрых-то людей?" — "Хм. Может, и не было, — согласилась жена. — Так как, пойдешь?" Я кивнул. "Ты только смотри — поосторожней держись. А то колодцы обвалившиеся, другое всякое… Ведьмачьи причиндалы, опять же. Поосторожней, в общем…"