– Ты уж потерпи немного, – подбодрил ее Антон, – нам всего день пути. К вечеру под перевалом будем, а ты хоть силы сбережешь.

Антон хлопнул лошаденку по крупу и сказал:

– Ну, поехали. Неторопливым аллюром.

После хлопка терпеливое животное начало неуверенно переставлять ноги между камнями. Антон обогнал его и пристроился в голове отряда. А Егор, как всегда, прикрывал тылы. Позади всех в отдалении бежала собачка. Как только движение в новом для него направлении приняло столь же монотонный ритм, подчинившийся судьбе всадник опять затянул свою песню горных странствий, услышав которую Антону захотелось пристрелить ни в чем не повинного обитателя скал. Песня нагоняла на Антона дикую тоску. Видимо в ней пелось о молчаливости окрестных скал в период затяжных осенних дождей и нелегкой судьбе местных жителей, вынужденных пасти скот на горных склонах, покрытых чахлой растительностью, охраняя его от хищных животных. Когда прошло полчаса, а ритм песни так и не изменился, Антон, чтобы хоть на время прервать этот концерт, решил поговорить с горцем.

– Слушай, – сказал он, оборачиваясь на ходу, – А как тебя звать-то?

Всадник, которому понадобилось пять минут, чтобы выйти из состояния нирваны, ответил:

– Моя Кадыр зовут.

И приготовился снова надолго отойти душой в небесные просторы. Антон, не в силах больше слушать эти потусторонние звуки, постарался отвлечь его от любимого занятия.

– А коня твоего как зовут?

– А кто как хочет, так и зовут.

Антон пытался придумать новые уловки, но ничего более умного не придумал:

– А собаку твою?

Кадыр пренебрежительно усмехнулся и сказал:

– Да разве это собака. Из нее даже шапки не сошьешь.

Гризов покосился на бежавшую сейчас почти вровень с кобылой собачонку и вынужден был согласиться, что из нее шапки не сошьешь. Да и глядя на ее облезлую пегую шкуру и выпиравший во все стороны скелет, вряд ли у какого мастера-болваньшика поднялась бы рука лишить жизни это немощное создание. Антон исчерпал набор аргументов и замолчал. Кадыр, между тем, снова затянул свою бесконечную песню, от звуков которой вероятно гибли все окрестные микробы. Еще через пару часов, когда отряд десантников, подкрепленный кавалерией, спустился в узкую и глубокую долину Аргочь, где порядком поднадоевшая река Ингури разделялась на два более хлипких потока, Антон был уже близок к состоянию тихого помешательства. То и дело ему мерещились пасущиеся на склонах стада коров с выжженными на боках большим канадским листом и цифрами 99 – номером великого хоккеиста бомбардира Уэйна Гретцки. Вспоминалась строчка из песни, в которой пелось о том, что «над Канадой небо сине», и что она «похожа на Россию, только все же Канада». Вдалеке мелькали многочисленные ковбои в шляпах и с двумя «кольтами» в кобурах, охранявшие эти самые многочисленные стада. И неудержимо тянуло запеть вместе с Кадыром. Антон это обязательно сделал бы, если бы знал слова. Но, к счастью, слов он не знал и это его спасло. Когда Кадыр неожиданно прекратил петь, мир словно потерял свою остроту. Лейтенант Гризов осмотрелся вокруг и заметил, что стоит на дне глубокого ущелья у довольно обширной каменистой площадки, рядом с которой река раздваивается на независимые бурлящие потоки. Когда абсолютно остановившийся мыслительный процесс начал понемногу приходить в норму, Антон догадался, что судя по всему это была долина Аргочь. А подняв голову, обнаружил нависавшую над ним громаду горы, которая очень походила на Ушбу. Снова обретя дар речи, лейтенант скомандовал «Привал» и первым опустился на холодные камни. Егор помог слезть Кате с лошади и снял рюкзаки. Кадыр продолжал сидеть в своем седле, словно в нем родился и провел всю сознательную жизнь.