— Ты права. — Русси встал со старого, неприглядного стула, подошел к лампочке, возле которой сидела Ривка, и положил ей руку на плечо. — Обидно только, что такие простые истины нам преподает война.

Ривка отложила носок в сторону и накрыла его руку своей.

— Ну, мы с тобой в таких уроках никогда не нуждались. Просто война показала, что для того, чтобы выжить, нам нужны не вещи, а люди, которых мы любим.

— Вот и хорошо, потому что вещей у нас с тобой почти и нет.

Мойше замолчал, опасаясь, что его шутка может обидеть жену. Они не только оставили в прошлом свои вещи, но и дорогих сердцу людей, погибших в гетто, дочь. Но в отличие от вещей, людей на рынке или в магазине не купишь.

Если Ривка и заметила замешательство мужа, вида она не подала.

— Ты мне так и не ответил, ты хочешь уехать из Лодзи, или мы останемся здесь? — спросила она деловым тоном.

— В большинстве городов, окружающих Лодзь, практически нет евреев, — ответил он. — Мы будем там, как бельмо на глазу. Мы совсем не похожи на поляков. И не думаю, что сможем сделаться на них похожими. — Он вздохнул. — В Лодзи тоже не было бы евреев, если бы не прилетели ящеры.

— Ладно, тогда останемся здесь, — проговорила Ривка, принимая его не совсем внятный ответ.

Мойше не знал, правильно ли поступает. Может быть, им следует бежать из Лодзи, даже если придется отправиться в восточные районы Польши, удерживаемые ящерами. Там, по крайней мере, нацисты не успели уничтожить всех евреев. Но он не мог заставить себя сняться с места только потому, что он стал — как сказала Ривка — жертвой депрессии.

Чтобы убедить себя в том, что он не намерен бездействовать, Мойше сказал:

— Завтра начну искать новую квартиру на Мостовской улице. Эта улица находилась в противоположном конце лодзинского гетто.

— Хорошо, — сказала Ривка, взяла носок и сделала несколько стежков. Однако через пару минут задумчиво проговорила: — Все равно за продуктами придется ходить на рынок Балут.

— Да, верно. — Мойше принялся расхаживать взад и вперед по комнате.

Уехать, или остаться? Он не мог принять никакого решения.

— Все будет хорошо, — попыталась успокоить его Ривка. — Бог нас до сих пор хранил, неужели он отвернется от нас сейчас?

«Этот довод мог бы звучать вполне убедительно до 1939 года», — подумал Мойше.

Почему Бог закрыл глаза на гибель такого количества евреев? Почему допустил планомерное уничтожение своего народа? Мойше ничего не сказал жене, ему и самому не хотелось об этом думать. События последних лет сильно поколебали его веру в Бога, зачем зря тревожить Ривку?