Он зевнул и сказал: — Давай спать.

Ривка убрала носок, поколебалась немного, а потом спросила:

— Хочешь, я поищу квартиру? Чем меньше народа тебя увидит, тем меньше ты рискуешь попасть в лапы к ящерам.

Мойше знал, что она права. Но гордость не позволяла ему прятаться за спиной жены — кроме того, у него не было никакой уверенности в том, что его опасения оправданы.

— Ну, какие тут проблемы, — заявил он. — Мне всего лишь придется пройти через рыночную площадь, а я теперь совсем не похож на человека, изображенного на тех плакатах. В особенности, когда я гладко выбрит.

Ривка с сомнением на него посмотрела, но ничего не сказала. Мойше решил, что одержал победу.

И в самом деле, никто не обратил на него внимания, когда она прошел через рыночную площадь и зашагал на восток, в самое сердце лодзинского гетто. Неприглядные кирпичные дома отбрасывали тень на узкие улочки и, несмотря на то, что ящеры изгнали нацистов отсюда год назад, ощущение тесноты и убожества по-прежнему пронизывало этот район, даже сильнее, чем в варшавском гетто.

«Возможно, дело в вони», — подумал Мойше.

Здесь пахло отчаянием и тухлой капустой, немытыми человеческими телами, старой канализацией и отходами, которые мусорщики не в состоянии убрать. Далеко не все люди, согнанные нацистами в гетто Лодзи, смогли вернуться домой. У иных просто не осталось домов — ведь шла война: немцы сражались с поляками и русскими, а ящеры с немцами. Многих привезли сюда в вагонах для скота из Австрии и Германии. Их дома остались за территорией, контролируемой ящерами. Даже сейчас люди вынуждены ютиться в гетто в крошечных комнатах и квартирках, потому что у них просто нет другого выхода.

Плакаты с изображением Хайяма Рамковского взирали на прохожих со стен всех домов. Впрочем, никто особенно не обращал на них внимания. Прохожие спешили по своим делам, словно Старейшина вовсе и не призывал их трудиться на благо освободителей. Только пару раз Мойше заметил, как кто-то бросил мимолетный взгляд на плакат, а одна пожилая женщина просто покачала головой и рассмеялась. У Мойше тут же поднялось настроение, он подумал, что, наверное, все совсем не так уж плохо, как может показаться.

Его портреты тоже были развешены тут и там, истрепанные и выцветшие от времени. К его огромному облегчению на них тоже никто не смотрел.

Добравшись до Мостовской улицы, Мойше начал заходить во все дома подряд, спрашивая, не сдается ли здесь комната или квартира. Сначала он решил, что ему придется оставить все, как есть, или уехать из города. Но владелец четвертого дома заявил: