На пороге стоял Нье Хо-Т’инг. Возможно, он и не знал всех секретов жильцов дома, но тайны Лю Хань были ему открыты — по крайней мере те, что имели отношение к борьбе с маленькими чешуйчатыми дьяволами. Она отошла в сторону.

— Заходите, недосягаемый господин. — Последние слова она произнесла на языке чешуйчатых дьяволов.

Она считала, что никогда не вредно напомнить лидеру коммунистов, что она может быть полезна революции еще и таким образом.

Нье почти совсем не знал языка маленьких дьяволов, но узнал обращение и улыбнулся.

— Спасибо, — ответил он, входя в маленькую комнату.

Его собственная была ничуть не лучше. Всякий, кто подумает, будто он стал революционером ради достижения личной выгоды, настоящий глупец. Он одобрительно кивнул, когда заметил, что ее одежда прикрывает листы бумаги.

— Ты правильно поступаешь, скрывая свою работу от посторонних глаз.

— Я не хочу, чтобы люди знали о том, что я делаю, — ответила Лю Хань. Закрыв дверь, она негромко рассмеялась. — Мне пришлось бы оставить дверь открытой, если бы на вашем месте оказался Хсиа Шу-Тао.

— В самом деле? И почему? — резко спросил Нье Хо-Т’инг.

— Вы прекрасно знаете, почему, — ответила Лю Хань, paздраженная его бестолковостью. «Мужчины!» — подумала она Он хочет только одного — увидеть мое тело.

Она намеренно смягчила свои слова, чтобы не оскорбить чувства Нье.

— Нет, Хсиа Шу-Тао — убежденный революционер и многим рисковал, чтобы освободить рабочих и крестьян от угнетения правящих классов, а потом и от чешуйчатых дьяволов. — Нье Хо-Т’инг закашлялся. — Возможно, он слишком любит женщин… Я говорил ему об этом.

— Правда? — Лю Хань была довольна. Она не рассчитывала на поддержку Нье. — Мужчины обычно иначе относятся к поведению своих товарищей, когда они пытаются воспользоваться женщинами.

— Ну, да.

Нье принялся расхаживать по комнате. Впрочем, места для прогулок здесь было не слишком много. Лю Хань убрала одежду со стола. Нье не только знал о том, чем она занимается, — он сам все придумал. Он взглянул на листочки, исписанные Лю Хань.

— У тебя стало лучше получаться, — одобрительно сказал он. — Конечно, до настоящего каллиграфа тебе еще далеко, но всякий, кто прочитает твое послание, скажет, что ты пишешь уже не один год.

— Я очень старалась, — сказала Лю Хань.

— Твой труд будет вознагражден, — сказал Нье Хо-Т’инг.

Лю Хань сомневалась, что Нье пришел к ней только для того, чтобы похвалить ее работу. Обычно он сразу приступал к делу — любое другое поведение он назвал бы буржуазным и недостойным настоящего революционера. Что же тогда он от нее скрывает?