Приземление было удивительно мягким. Шасси «шторха» имело мощные пружины, поглотившие удар от резкого соприкосновения с землей. Если бы само прикосновение было менее резким, она вообще не поняла бы, что находится уже на земле. Людмила заглушила мотор и резко нажала на тормоз. Она не сразу поняла, что машина остановилась — а у нее еще метров пятнадцать или двадцать запасного пространства.

— Хорошо. Это было хорошо, — сказал человек с фонарем, сказал ей, приблизившись к «физлеру». Свет фонаря осветил его белозубую улыбку. — Где эти драные партизаны нашли такого отчаянного пилота?

В это же время другой человек — по тону речи явно офицер — обратился к людям, скрытым темнотой:

— Эй, вы, тащите ящики сюда. Думаете, они сами пойдут, что ли?

Его слова звучали требовательно и одновременно смешно — хорошее сочетание, если хочешь добиться от своих солдат максимума возможного.

— Вы, немцы, всегда считаете, что вы единственные, кто знает все обо всем, — сказала Людмила солдату с фонарем.

У того рот открылся от удивления. Она слышала, что у ящеров эта гримаса что-то обозначает, но так и не смогла вспомнить, что именно. Но она подумала, что это забавно. Немецкий солдат отвернулся и воскликнул:

— Эй, полковник, вы не поверите! На этом самолете прилетела девушка.

— Я встречался раньше с женщиной-пилотом, — ответил офицер. — И она была очень хорошим пилотом, в самом деле хорошим.

Людмила застыла на непривычном сиденье «шторха». Все ее тело, казалось, погрузилось в колотый лед — или это был огонь? Она не могла сказать. Она смотрела на панель приборов — все стрелки лежали на колышках возле нулевых отметок, — но не видела их. Она сама не поняла того, что слова — на русском — непроизвольно сорвались с ее губ:

— Генрих… это ты?

— Майн готт, — тихо сказал офицер где-то в темноте, наполненной треском сверчков, в которой она не могла увидеть его. Она подумала, что это его голос, но она не встречалась с ним полтора года и могла ошибиться. Через мгновение он осмелел: — Людмила?

— Что тут за чертовщина происходит? — спросил солдат с фонарем.

Людмила выбралась из «физлера». Она все равно должна была это сделать, чтобы немцам удобнее было грузить в самолет ящики с патронами. Но даже когда ее ноги зашагали по земле, она чувствовала себя так, будто все еще летит, и гораздо выше, чем безопасно для любого самолета.

Ягер подошел к ней.

— Ты еще жива, — почти сурово сказал он.

Посадочный фонарь давал немного света. Она не смогла рассмотреть, как он выглядит. Но теперь, когда она смотрела на него, память добавила недостающие детали: у уголков глаз его появились складки; губы с одной стороны приподнимаются, когда он увлечен или просто задумался; седые волосы на висках.