Пенни игнорировала его ворчание.

Тяжесть тела на костыли, затем на ногу — так он устало ковылял на север.

К концу дня он пришел к мысли, что стервятники уже повязывают салфетки на шеи, готовясь к вкусному ужину из загорелого кавалерийского капитана. Он рассчитал, что если упадет и умрет, то Пенни сможет идти быстрее и доберется до Лаймона прежде, чем ее прикончат жара, жажда и голод.

— Я люблю тебя, — прокаркал он, не желая умирать, не сказав этих слов.

— Я тебя тоже люблю, — ответила она. — Вот почему я иду с тобой.

Он засмеялся, но прежде, чем он успел сказать что-то еще, он услышал веселый крик. Балансируя на одной ноге и с одним костылем, он сказал в радостном недоумении:

— Армейская повозка.

Запряженные в нее лошади были самыми красивыми животными, которых он когда-либо видел.

Повозка была уже набита людьми, но солдаты заставили потесниться сидевших сзади и дали ему и Пенни крекеров и фляжку с водой.

— Мы доставим вас в центр переселенцев, — пообещал один из солдат, — там о вас позаботятся.

На это ушла еще пара дней, но теперь на пути были пункты снабжения. Ауэрбах проводил время, размышляя, что представляет собой переселенческий центр. Солдаты этого тоже не знали. Когда наконец они добрались до места, он сразу все понял: это было просто другое название лагеря беженцев, во много раз большего, чем жалкое запущенное прибежище на окраине Карваля.

— Сколько времени мы пробудем здесь? — спросил он у жалкого клерка, который вручил Пенни постели для двоих и направил в огромную оливкового цвета общую палатку, одну из многих в длинном ряду.

— Это один бог знает, дружище, — ответил капрал. — Войну можно было остановить, но легче пока не будет. Хотя все меняется. Добро пожаловать в Соединенные Штаты новой и не очень совершенной модели. Если повезет, от голода не умрете.

— Постараемся, — сказала Пенни, и Ауэрбах вынужденно кивнул в знак согласия.

Они вместе отправились знакомиться с новыми Соединенными Штатами.

* * *

Генрих Ягер не выглядел чужим на улицах Лодзи в своей зеленой рубашке и черных брюках танкиста. Множество людей носили те или иные предметы германского обмундирования, и если его одежда была в лучшем состоянии, чем у большинства людей, это мало что значило. Свой полковничий китель он закопал, как только выбрался из «шторха». Офицер вермахта — не самая популярная фигура, тем более здесь.

Людмила шагала рядом с ним. Ее одежда — крестьянская куртка и брюки, должно быть, принадлежавшие польскому солдату, — была скорее мужской, чем женской, но никто, исключая близоруких ящеров, не спутал бы ее с мужчиной, даже посмотрев на автоматический пистолет на поясе. Ни брюки, ни оружие не привлекали особого внимания. Многие женщины были одеты в брюки вместо юбки или платья, и большинство, хотя и не все — особенно женщины с еврейской внешностью — имели огнестрельное оружие.