Она слышала, что он женат. Даже если бы он захотел ее, даже если бы потащил в постель, жену ради нее он не бросит… актрису, если ей не изменяет память. Каким влиянием она будет обладать в роли любовницы и стоит ли это того, чтобы предложить свое тело? Странно, раньше она и не думала ни о чем подобном: благодаря ящерам она имела слишком много интимных связей с нежеланными мужчинами. Но Мао показался ей привлекательным еще до того, как она поняла, кто он.

Она улыбнулась ему, совсем чуть-чуть. Он тоже улыбнулся, вежливо. Нье Хо-Т’инг ничего не заметил. Он, видимо, склонялся к тому, чтобы ничего не видеть: она временами думала, что является для него скорее удобством, чем любовницей. Иностранный дьявол Бобби Фьоре как личность был для нее гораздо более значимым.

Так что же делать? Частично это зависело от Мао. Но Лю Хань древней женской мудростью поняла, что если она вызовет интерес к себе, то он, вероятно, ляжет с ней.

Хочется ли ей этого? Трудно сказать наверняка. Перевесит ли выгода риск и осложнения? Прямо сейчас она решить не могла. Коммунисты мыслили в масштабах лет, пятилетних планов, десятилетий борьбы. Она ненавидела маленьких дьяволов, но они были слишком сильны, чтобы можно было отмахнуться от них, как от глупцов. С их точки зрения или даже с точки зрения партии, бросаться в обольщение, не просчитав последствий, было глупостью и только.

Она снова улыбнулась Мао. Может быть, это не имело смысла, во всяком случае сейчас. Кто знает, сколько времени он здесь пробудет? Раньше она никогда его в Пекине не видела и может больше никогда не увидеть. Но не исключено, что он вернется. Если он вернется, надо, чтобы он вспомнил ее. А пока — сколько бы это «пока» ни длилось, ей надо принять решение. Времени у нее достаточно. И что бы она ни решила, выбор должен остаться за нею.

* * *

Мордехай Анелевич играл в кошки-мышки с тех самых пор, когда немцы захватили Польшу, начав Вторую мировую войну. И в каждой войне, будь то с немцами, с ящерами и с тем, что Мордехай Хаим Румковский считал законной еврейской администрацией в Лодзи, и в натравливании друг на друга ящеров и немцев он был мышью, действовавшей против гораздо более мощных и крупных противников.

Теперь он оказался в роли кота, хотя не особенно задумывался над этим. Где-то прятался Отто Скорцени. Где — он не знал. Не знал и того, насколько Скорцени осведомлен. Не знал, что задумал эсэсовец. И все это ему не нравилось.

— Что бы вы сделали, если бы были на месте Скорцени? — спросил он Генриха Ягера.

Ягер не только был немцем, но и неоднократно работал вместе с этим необыкновенным диверсантом. Вопрос поставил немца в неловкое положение. Разумом Анелевич понимал, что Ягер не сторонник избиения евреев. А вот эмоционально…