Феран лишился дара речи. Он был опустошен. Внезапно Феран понял, почему прилагались такие усилия, чтобы телепат никогда не узнал всех деталей своей психологической обработки. Если бы знал, то это убило бы все претензии на добрую волю — а существо без собственной воли — не человек, только орудие, сделанное из плоти и крови, обладающее не большей инициативой, чем компьютер Дома, и гораздо меньшей свободой. Феран в отчаянии опустил голову. Не осталось надежды, даже страха не осталось, только пустота. Он дрожал перед силой человека, который убил все человеческое в нем.

Притиера был доволен.

— Пойми вот что, — сказал Затар равнодушным голосом, в котором не было ни доли сочувствия, но зато он не звучал угрожающе. — Я должен был сломить тебя, другого варианта не было. Ясно, что тебя послали сюда выполнять задание Института, мне требовалось выяснить какое, и был только один способ сделать это. Я много лет знал про тебя, Феран, с тех пор, как нашел твое имя в файлах Института. Что касается твоих отношений с командиром азеанского флота, на это в самих файлах имелся лишь намек — ли Пазуа проявлял осторожность, чтобы никто не узнал деталей своей психологической обработки — но когда я увидел вас обоих за столом переговоров, то все понял. Ты нужен мне. Я намерен тебя использовать, Феран, а для этого я должен владеть тобой. Если ты покоришься мне, то я тебя использую. Но выбор за тобой — и, должен заметить, это большая свобода, чем Институт когда-то давал тебе, — говорил он тихо и спокойно, но его воля была непререкаемой. — Решай!

Феран хотел свободы и удовольствий, но теперь знал, что все это для него безнадежно испорчено. Он посмотрел на притиеру и поднял руки — хотя вся его институтская выучка давила с огромной силой, сознание выкрикивало проклятия тому, что он предавал Цель — но Феран протянул руки к Затару жестом, полным смирения. И Феран тихо произнес свое Имя — не то, которое дал ему ли Пазуа, а то, которое он выбрал для себя много лет спустя, оно и являлось его Истинным Именем. Таким образом звуки Азеи никогда не могут сочетаться. Это было полнейшим подчинением, полнее покориться человек просто не может.

Руки Затара медленно опустились и сильно сжали кисти Ферана, принимая его волю. Феран чувствовал себя так, словно теплое одеяло опустилось на него и боль начала утихать. Чувство вины стало уходить и мука уменьшилась и он наконец смог снова встретиться глазами с Затаром. Ужасный груз упал с его души — тот, что был хуже оков рабства, ведь ненависть к самому себе гораздо безжалостнее, чем любой хозяин.