Я отмечался в вашей истории по-разному, то самостоятельно внедряя свои знания в ваш обиход, то подкидывая готовые идеи некоторым из наиболее одиозных личностей ваших эпох, стирая затем с их подкорки саму память о своих визитах. Так, что они охотно верили в гениальность собственного мозга. С вашими непомерными амбициями это было так легко… — Маакуа воздел очи горе. Так был похож его жест на это определение. — Пожалуй, лишь с одним из ваших соплеменников мне было легче всего, и он — единственный из многих, кто смутно, но помнил меня. Чью память мне так и не удалось нейтрализовать полностью. Это Энштейн. И уж совсем отдельно в этом списке стоит гениальный не по вашим меркам Тесла. Тот, что обладал феноменальной способностью ухватывать и практически самостоятельно дорабатывать посылаемые мною ему для собственного развлечения мысленные импульсы. Подобного существа, которого я не могу назвать человеком, ибо скорость и работоспособность его мышления превосходят возможности любого из ваших учёных, ваша планета не рождала ни до, ни после его смерти. — Маакуа задумчиво покачал головой:

— Я посещал ваш «верхний» мир не единожды. Но не я убивал Сильных именно здесь. После Его вмешательства и разговора с Ним я примирился с неизбежным, и всё, что мне оставалось — терпеливо ждать часа, когда сойдутся в одной точке нити связующих Бытие событий. Очевидно, это действует тот, кого избрал Он. И избранник Его уже действительно здесь. И лучше бы он успел… Потому как если его враг примет свободу и победит вас раньше, чем мои сородичи успеют к вашим пределам, всему можно будет петь осанну.

Маакуа перевёл дух и пессимистично закончил:

— Я долго живу, я видел много миров, человек. Рождение, развитие и трагическую гибель цивилизаций. Видел сотни миллиардов могучих воинов и грандиозные битвы, в которых они участвовали. Сам перебил в разных войнах массу разумных, и не очень, жителей звёзд. Но никогда ещё я не слышал о том, чтобы столь слабое существо, как ваш соплеменник, могло одолеть самого Люцифера. — Пришелец впервые твёрдо назвал властителя Тьмы его земным именем.

Питер был сам не свой. Всё услышанное вкупе с уже пережитым как-то незаметно надломило его некоторые жизненные убеждения и принципы. А потому он неожиданно для себя самого почувствовал, что его горло давит странный, незнакомый ему доселе комок ощущений и эмоций. И что оказалось ещё более не предусматриваемым ранее его обычным, ничем не разрушаемым спокойствием, так это вопрос, вне его воли сорвавшийся с несмело произнёсших эти слова губ: