— Есть, есть. Два «коротких». Разрядим при входе, если войдём. — Откуда у Роека такая уверенность?

Я взглянул на троицу "из сафари". Понятно. Если нас не пристрелят, то полураздетые мужики скоро загнутся на морозе. Если у каждого подвала так торговаться, то дуба они через пару часов врежут точно. Так что нам очень нужно туда. Франц прав. Не таскать же мне всех, кого я встречу, по миру? Хотя кто знает, может, до этого и дойдёт? Пока я знаю одно, — «пули» у докторов. Но не выворачивать же мне им карманы прямо на улице?! Тем более у господ до меня были свои планы… Правда, уськать и тащить в их дела Чика, Джи и Рене не стоило бы, но раз уж встретились… Может, заодно здесь их всех и оставлю? Если удачно всё сложится?

Тем временем к воротам уже не спеша шествовал немолодой дядя в каком-то малахае нараспашку. Ни дать ни взять, — вылитый геолог! Очевидно, он поднялся на шум. На удивление, нам открыли просто, безо всякого там "лечь, ноги врозь, руки за голову". Видно было, что мужик не из пугливых. Получить за здорово живёшь пулю в брюхо и в благополучное время можно было за секунду, а тут… Но он не дрожит, просто отпирает калитку и смотрит. Уверенно и спокойно. Словно проверяет. Тут я выступаю вперёд.

— Нас шестеро, уважаемый, и мы издалека. Мы люди крайне порядочные, здесь ненадолго и не стесним вас. Нам нужно несколько часов тепла и пара курток. Плюс штаны. Желательно… Если нас впустят, эти двое врачей, — тут я указываю на Роека с Фогелем, — окажут вам услуги, если у вас есть больные или раненые. Мы не хотим резни, и здесь не задержимся. Это всё. Мы можем войти?

Невысокий крепыш придирчиво окидывает нас цепким глазом. Одним, потому как второй — это повязка, из-под которой начинается и тянется до самого подбородка едва затянувшийся уродливый шрам. Он даже не удивлён видком не по сезону американцев и канадского гражданина. Похоже, он навидался уже и не такого. Несколько секунд "начальник геологоразведывательной партии" как-то не слишком приветливо разглядывает нас, задерживает взор на мне, потом высовывает далеко наружу кудлатую голову, бегло осматривает часть уже едва видимой во мгле площади и переулок в обе стороны.

— Врачей? Это вот этот-то дядила, — с пушкой наперевес и рожей душмана, — врач?! — Голос у него скрипучий и недовольный. Мы дружно и нагло кивнули. Рожа у Роека и вправду — ещё та. Борода чуть не до груди, красный и всё ещё злой после перестрелки… И всё ж он — врач. Спорить на это и выигрывать пари мы можем спокойно.

— Эт в вас, что ль, стреляли? — Мы ещё раз молча киваем. Он вновь находит меня глазами, цепенеет и какое-то время недоумённо пялится на мои габариты и наряд. Потом справляется с собою, словно понимая, что чуть ли не тридцать секунд созерцания равносильно вызывающей невежливости, с трудом отвлекается и быстро, не переводя дыхания, вякает: