– Да.

Толик не пил вообще, а Юра и Иван больше не могли, так что помолвку отметили травяным чайком и жареной картошкой. Женщины ушли мыть посуду, а мужчины остались в Ермаковском 'офисе'. Лом-Али начал издалека. Со здоровья своих драгоценных ослов. Оказывается, в горах им плохо. Болеют они. И трава там совсем плохая. И ходить по горам животным тяжело. Опасно.

– Никакого сравнения с такой степью! – Азербайджанец даже подпустил акцент и добавил грузинское 'вах!'

А в степи он, Лом-Али Гуссейнов сможет развести такой табун скакунов, что…

'Во даёт!'

Внезапно Толик стал серьёзным.

– Не хочу я туда Леру вести. Много людей там завистливых и недобрых. От одиночества недобрых. Да и хибара моя там… А… Шалаш большой.

Мужчина печально махнул рукой.

– Примешь?

– Приму. Договорись с Юрой. Он покажет тебе, где загоны ставить.

Юрка молча кивнул, а Иван пожал руку Толику и попылил домой.

'А-фи-геть!'

– Сашка! Готовь лодку!

– Шеф, а вдруг штром. Зима то – на носу уже.

– Успеем Сашка, надо движок с автобуса до зимы забрать. Обязательно надо.

На этот итальянский нетурбированный дизелёк у Маляренко были огромные планы. Нынче у него 'завёлся' настоящий немецкий инженер, который скорбно покопавшись в разбомбленных останках мотора 'Газели', пожаловался на то, что у них нет дизеля. У Вани щёлкнуло.

'Да будет свет!'

Иван окинул взглядом горизонт. Море хоть и было уже холодным и дул пронизывающий ветер, но небо было чистым, а волны – совсем небольшими.

– Надо успеть. Возьмём людей побольше, чтобы быстрее управиться. Готовь лодку. Завтра поутру – выходим.

Настроение после посещения хутора было отличным. Маляренко вдохнул полную грудь солёного ветра и, задыхаясь от нахлынувшего восторга, заорал, лупя себя кулаками в грудь.