— А что имеет?

— Правота. Уверенность. Вера в себя и в свое правое дело.

— Сила в правде, брат, — пробормотал я и нервно хихикнул.

— Да, сила в правде, — согласился Четырехглазый, — и это не шутка.

— Ирония здесь неуместна?

— Ирония уместна везде. Ты можешь посмеяться над собственной верой?

— Было бы над чем смяться.

— Вот именно. Вера, выраженная в словах, не есть вера. Христос, в которого верит Лена, не зря сказал, что вера внутри, а снаружи лишь лицемерие и фарисейство. Вот только сделать второй шаг не смог никто из его последователей.

— Какой второй шаг?

— Вера, выраженная в словах, не есть вера. Если ты не можешь посмеяться над своей верой, то твоя вера связана словами, а это значит, что ее нет, потому что истинная вера словами не выражается. Ты просто веришь, что ты веришь, а это совсем другое. Если твоя вера крепка, ее не поколеблет ничто, включая твои собственные сомнения. Кто сильнее верил в торжество разума — Бруно или Галилей?

— Полагаешь, Галилей?

— Конечно. Знаешь, почему? Потому что он допускал, что может ошибаться. Если ты одеваешь на глаза шоры какого-то одного учения, если ты закрываешь глаза для любой другой истины, твоя вера недолго сможет двигать горы. А со временем она съест сама себя.

Я важно кивнул.

— Не это ли происходит сейчас с Иисусом? — спросил я.

— С каким еще Иисусом?

— Ну, с Бомжом.

— А ты уверен, что Бомж и Иисус Христос — одно и то же лицо?

— А что, нет?

— Кто знает, — Четырехглазый загадочно улыбнулся. — Истина в глазах смотрящего, единая и абсолютная истина существует лишь для тех, кто ее ищет, и она всегда недостижима. Каждый видит крохотный кусочек картинки, и кто может поручиться, что я вижу основное, а ты второстепенное? Я тоже могу ошибаться.

— Но ты считаешь, что Бомж — не Христос? А кто он тогда?