— Понятия не имею. Да и какая разница? Важно только то, что он верит в то, что он Христос, а кто он — узурпатор, убедивший в собственной правоте даже самого себя, или мессия, изменившийся до неузнаваемости за две тысячи лет — кого это волнует? Был ли Кир Великий чудом спасшимся принцем или гениальным пастухом — это перестало быть важным, когда мидийский царь склонился перед властителем новой империи.

— Ты застал это? Сколько тебе лет, Четырехглазый?

— Не отвлекайся, Сергей. Кстати, не мешало бы придумать тебе прозвище, а то как-то нехорошо, выделяешься из коллектива. Но вернемся к нашим… гм… к нашему разговору. Я сильно сомневаюсь, что Бомж — это Иисус Христос.

— Почему?

— Ты читал христианское священное писание?

— Читал.

— Давно?

— Давно. И не все.

— Открою тебе тайну — там ничего не написано про то, каким путем мессия явится в мир. Там сказано только одно — он промчится, как молния, с востока на запад. И все. Все домыслы насчет того, что он родится человеком — позднейшие наслоения.

— Но во всех книгах… и фильмах…

— Еще раз повторяю, все это — позднейшие наслоения. Мессия совсем не обязан рождаться еще раз в человеческом теле. И каков смысл? Второе искупление для всей вселенной? Но тогда причем здесь конец света? Зачем устраивать амнистию за день до суда? Христиане говорят, что их бог справедлив, логично предположить, что страшный суд будет организован справедливо хотя бы внешне. Второе рождение Христа в человеческом теле… по-моему, бред. А вселение божественной составляющей в уже существующую душу — еще больший бред. Кроме того, сущность бога… — Четырехглазый улыбнулся, — да что я тебе все разъясняю? Напряги мозги и поразмышляй, это полезно.

— Так Бомж — не Христос?

— Возможно, нет. А возможно, и да. Я ведь тоже могу ошибаться. И вообще, не думай о том, что было, думай о том, что будет. Как думаешь, каким будет следующий кризис?

— Понятия не имею.

— А зря. Поразмышляй как-нибудь на досуге. А потом, лет через двадцать, мы с тобой сравним наши точки зрения.

— Думаешь, конца света не будет?

— Ближайшие лет пятьдесят не будет. Но я могу ошибаться.

— Да что ты заладил — я могу ошибаться! Я уже слышал это!

— Истина никогда не бывает лишней.

— Только что ты говорил, что истины нет.