Да, покуда все спокойно, покуда не поднят заслон — металлическая плита с непонятной обычным солдатам аббревиатурой N.P.S., отделяющая заставу от промежуточного шлюза — могло казаться, что так тихо тут будет всегда. Что ничего страшного в несении службы на северной нет и волноваться не о чем. Что стена мешков выдержит натиск и сотни озлобленных валебрисов… но стоит заслону приподняться хоть немного, и былое затишье превращалось в беспощадный шторм.

Потому и неудивительно, что желающих попасть в наряд на северную и днем с огнем не сыщешь, а тот, чье дежурство подходило по графику, шел на нее как на войну, прощаясь с родными и близкими. Исключение составляли юнцы, желавшие доказать всем, и себе в первую очередь, что они «тоже могут», ну и непосредственно начальник заставы — командир батальона охраны Стахов Илья Никитич и его заместитель — Хаким Коранов. Им помимо воли приходилось заглядывать смерти в глаза в десять раз чаще остальных. Не зря же кто-то давно дал северной заставе прозвище «смертная»…

Стахов закрыл за собой скрипевшие старыми, несмазанными петлями ворота и поднялся к новичку.

Сигнал снаружи повторился. Ох, уж этот длинный… Это значило, что «Монстр» притянул за собой «хвост». Явление, конечно, отнюдь не редкое, особенно в последние дни, когда вояжеры делают по два-три выезда за ночь, но Стахов был почему-то уверен, что чаще всего эта махина тащит на себе всякую нечисть именно в понедельник и четверг, будь они неладны, в дни его дежурства на заставе. И сейчас, услышав этот длинный финальный сигнал, он ничуть не удивился. Странно было бы слышать только два коротких, но такого подарка от судьбы ждать было бесполезно. Особенно под утро.

— Тьма бы их поглотила, — зло прошептал Илья Никитич, доставая из ящика пулеметную ленту. — Каждый раз волокут на себе какое-то дерьмо, соплежуи хреновы! Патроны они берегут!

Новичок, имя которого было Андрей, украдкой взглянул на начальника заставы и пришел к выводу, что к концу смены тот уже выглядел не ахти. И хотя сегодняшнее дежурство выдалось даже чересчур тихим, Стахов выглядел так, будто единолично отбил наступление орды зомби. Сказывались то ли изнурение от последних дней, то ли еще что, но комбат сейчас казался ему совсем не тем человеком, с которым он заступил на дежурство двадцать часов назад. Еще бы, ведь тогда он величаво прохаживался по заставе длинными мерными шагами, не давая уснуть ни ему самому, ни тем двоим, что боролись со сном на другой точке. Подбородок приподнят, плечи расправлены, спина прямая как гладильная доска, а глаза — лишь узенькие щелочки, следящие за каждым движением, за каждой тенью, возникшей в пределах заставы. Теперь же его лысая голова плотно припала пылью, как у того бюста вождя из прошлого, которого однажды ради шутки прихватили с поверхности вояжеры, изуродованное шрамами лицо перекосилось в ядовитой ухмылке, навевающей страха больше, чем приоткрытый заслон в шлюз, а во взгляде вместо привычных требовательности и бдительности, читалась усталость и плохо скрываемая тоска.