— В Республике есть государственная религия? — спросил Марти.
— Нет, если только не слепое почитание богатства и власти.
— Видите? — и генерал мягко рассмеялся.
Вану не потребовалось разыгрывать смятение.
— Вы не желаете видеть, но придется, — добавил Марти. — Потому что вы такой, какой есть, и вам этого не избежать.
— Я запомню ваши слова.
— Весьма любезно с вашей стороны, — в голосе генерала прозвучала мягкая ирония. — Таких, как вы, в наши дни мало. Сменятся поколения, прежде чем разрешатся проблемы Ревенанта, если такое вообще возможно, и, несомненно, мой последователь будет считать, что я мог бы больше стараться, — он фыркнул. — Конечно, нынче ни у кого нет предложений. Но, когда я потерплю неудачу, кто только не станет заявлять, что предлагал то-то и то-то.
— Не думаю, что вы идете к неудаче, — покачал головой Ван.
— Дело так не выглядит. И за это я благодарен. Но… нужно позаботиться, чтобы вас не захлестнуло потопом. Есть миллионы людей, которые веруют и не в силах подумать, что кто-то вправе произнести хотя бы слово, противоречащее их вере. Есть миллионы, для кого заповедям древнего божества надлежит следовать до последней буквы, даже если это означает убийство или порабощение других, в точности таких же, как они, не считая веры. А те, кто был порабощен, знают по своему горькому опыту, что невозможно что-либо обсуждать с миллионами фанатиков. Их можно только убить, — Марти пожал плечами. — Что мне делать? Что делать любому генералу? Я не могу получить достаточно ресурсов, дабы изолировать и воспитать каждого ребенка с каждой стороны, и так несколько поколений. А без этого мы никуда не уйдем.
Ван медленно кивнул. Он не был уверен, что полностью согласен, но у Марти, определенно, была проблема.
— Это варварство. Это жестокость. Но кто скажет, что если бы вспышка, коротая погубила Орум, произошла пятьюстами годами ранее, Рукав не был бы более мирным и пригодным для жизни местом?
— Быть не может, чтобы вы так думали.
— Друг мой, я так думаю. Сколько миллионов погибло? У скольких миллионов отобрали их земли, их дело, их детей? Мы человечны. Мы не желаем признавать, что некоторые люди и некоторые верования ведут к злу и жестокости. Мы верим или убеждаем себя, что, если бы только добрались до таких фанатиков, то могли бы все изменить. Но невозможно добраться до целой культуры фанатиков. Если такая культура разрастается столь пышно, сколь ревенантская, в итоге всегда смерть и бедствия. Если не от солнечной вспышки, а затем от наших флотов, то, в конечном счете, от распада и крушения, и от насилия, увлекающего в сеть еще больше людей. Представим себе, что ревенантцы научились устраивать такие вспышки. Тогда чего могут ожидать другие? Если бы мы, арджентяне, получили такую мощь, доверяли бы вы нам?