Присыпанная темным гравием аллея уходила меж ровных рядов могил прочь, низкие, склонившиеся над землей деревья прятали надгробия и кресты в медленно подступающей темноте. Внезапно вечернюю кладбищенскую тишину нарушил низкий, гулкий удар колокола, затем еще один и еще. Я ускорил шаг.

Маленькая деревянная церквушка пряталась чуть в стороне от основной дороги, и я, наверное, прошел бы мимо, даже не заметив ее, если бы не размеренный голос колокола, раздававшийся из-под тесного купола звонницы. Поднявшись по ступеням на низкое крыльцо, я толкнул аккуратно прикрытую дверь и шагнул в теплый, пахнущий ладаном и воском полумрак.

Признаться, в православных церквах я бываю нечасто: обычно для этого не складывается подходящего повода, однако нынешний визит показался мне как нельзя более уместным. Внутри помещение храма казалось даже меньше, чем снаружи: во время службы тут, должно быть, тесновато. Установленные на полу светильники разливали вокруг уютный теплый свет, возле икон тлели лампады, бросая на резной иконостас причудливые движущиеся тени. Я подошел к стоявшему возле входа небольшому столику, за которым сидела сгорбленная старушка в платке, купил несколько свечек – и направился в самый дальний придел храма, прочь от посторонних глаз. Оглянувшись по сторонам, я в задумчивости остановился возле установленного в нише большого деревянного распятия, перед которым колыхалось и потрескивало пламя десятка разнокалиберных свечей. Мне всегда казалось, что диалог с Богом должен вестись от сердца, а заученные однажды фразы вряд ли способны сделать его более осмысленным. В сущности, я и сейчас так думаю. Поэтому просто стоял в тишине.

– Здесь люди поминают своих усопших и молятся об их упокоении, – раздался рядом вкрадчивый и тихий голос.

Я, мгновение поколебавшись, обернулся, кивнул. За моей спиной стоял священник в золотистом облачении: густая борода ниспадала на украшенный яркой серебряной вышивкой стихарь, а в висках, вторя этому серебру, отчетливо проступала седина.

– Полагаешь, лучше молиться за живых? – с интересом разглядывая своего давно не виденного собеседника, откликнулся я.

– Мертвые уже в руках Всевышнего, судьба же живых порой непредсказуема и неисповедима. Кому, как не тебе, лучше об этом знать, Аскет.

– Не знал, что ты служишь здесь, Плетка.

– С твоего позволения, отец Авраамий, – чуть наклонил голову набок священнослужитель, которого я знал когда-то под совершенно другим именем.

Он изменился, сильно изменился за минувшие десять лет. Немного располнел, совсем чуть-чуть постарел. И только глаза остались прежними, острыми и пытливыми.