— Остановите их! — прокричал он.

Но никто даже не выстрелил в сторону горящих заживо великанов.

Космачи пробежали триста метров. Один — тот, что был повыше, — убежал чуть дальше; он ударился о бревенчатую стену бани и уже не поднялся. Второй влетел в сарай, пристроенный к кухонному домику, и метался внутри минут пять. Потом он затих, а сквозь крышу сарая пробились острые огненные лезвия, и полетели в предрассветное небо крутящиеся вихри искр. Пожар почти сразу перекинулся на кухню.

Баня занялась чуть позже.

Оторопевшие люди стояли, не веря своим глазам, раздавленные случившейся несправедливостью. Они только что вроде бы справились с одной бедой, как пришла беда новая — не менее страшная.

Спасти строения было уже невозможно — в считанные секунды гудящее пламя охватило крыши, а через несколько минут огонь с ревом выплеснулся из окон. Жар был такой, что задымился и вспыхнул куст полыни, торчащий из снега в пятнадцати шагах от охваченной пожаром бани. Громко трещали разрываемые огнем бревна. Горячий воздух, устремляющийся ввысь, подхватывал мириады горячих искр и широко их высеивал: на снег, на дорогу, на крыши домов и сараев, многие из которых были крыты соломой или дранкой. Огонь вот-вот мог перекинуться на соседние строения.

— Воду! — надрывался Айван, досадуя на медлительность послушных ему людей. — Несите воду! Лезьте на крыши!

Побитые картечью ворота ходили ходуном от ударов космачей. Их нужно было укрепить.

Над кухней взвилось облако искр — крыша с ревом и грохотом обрушилась внутрь охваченного огнем сруба. Горящие головешки раскатились по заледенелой земле, далеко разлетелись угли. Пламя, радостно ухнув, выбросило в светлеющее небо длинные горячие языки.

Звезды тихо растворялись в светлеющем небе.

В сорока метрах от основного пожара густо задымила кровля маленького сарайчика.

— Валите его! — прохрипел Айван. Подобрав в снегу кем-то брошенный топор, он первым бросился к дощатой постройке. И упал, удивляясь странному онемению в ногах и ощущая приятную легкость в голове — будто крепкого вина хлебнул от души. — Тушите, — едва слышно простонал Айван, думая, что кричит.

Близился рассвет. Восток наливался багровым — будто пролитая за ночь кровь и пламя разгорающегося пожара отразились в далеком небе, как в огромном уродующем зеркале.

* * *

Пожар унялся только к вечеру, и нельзя сказать, что в этом была заслуга людей. Огонь сожрал все, до чего мог дотянуться, люди лишь слегка замедлили его продвижение, но не сумели остановить. Помимо бани и кухни с пристройками, дотла сгорели две жилые избы, шесть сараев, навесы пустого дровяного склада, два амбара и птичник вместе со всеми курами. На счастье, пожар не пошел в глубь деревни, туда, где избы стояли плотно, а на запертых дворах бесилась чующая беду скотина. Обошлось вроде бы без жертв, но люди умучились настолько, что едва держались на ногах. Ворвись сейчас в деревню один полудохлый космач — и никто ничего не смог бы сделать. Даже Херберт почти разрядил свои батареи и уковылял в чудом уцелевшую генераторную восстанавливать силы. Разбрелись по домам и бежи: залечивать раны и ожоги, отлеживаться, отсыпаться. Сбился строгий график дежурств, остановилась вся работа, даже на площадке, где собирали Фрэнка, сейчас было тихо и пусто. И никто не пытался восстановить порядок, никто не загонял людей на места, не требовал от них невозможного — некому было: доктор Эриг возился с ранеными, старого Петра заперла дома его собственная жена, у охотника Георга были сломаны ноги. Все, кто обладал хоть какой-то властью, не могли или не хотели этой властью воспользоваться. И даже староста Айван, единственный, кто, наверное, смог бы заставить людей выйти на улицу, лежал сейчас в своей постели под тремя тяжелыми одеялами и бредил. Бледный и горячий, он, кажется, продолжал бороться с пожаром и космачами.