— И тогда мы видим хурбов, — задумчиво проговорила Лера.

Эта мысль Яру в голову не приходила.

— А хурбы замечают нас, — добавила Лера, глядя на покачивающиеся черные кроны деревьев.

— Страшно, — сказал Яр.

Слово это относилось не только к ее предположению, но и вообще ко всему: и к ночи вокруг, и к скорому путешествию, и к затаившейся пока болезни, от которой он должен был избавиться.

— Страшно, — повторил Яр, ежась. — Пошли в дом.

— Пошли, — сказала она, но не двинулась с места, и он поднялся первым; встал, выжидающе на нее глядя.

Ему хотелось тепла и горячего чая. Он собирался зажечь дома весь свет, включить медийник, несмотря на позднее время, и выбрать запись чего-нибудь чрезвычайно глупого и веселого, обязательно чтобы с музыкой и танцами.

Дома было тепло.

Дома был свет…

Свет!

В большой луже перед избой неровным зыбким пятном отражалось окно их комнаты — светящееся окно! Яр посмотрел на Леру — та, кажется, ничего не замечала. Чтоб убедиться в своих подозрениях, Яр отошел от скамейки, шлепая по грязи и не обращая на это внимания.

Да, несомненно, — занавешенное окно светилось, хотя Яр точно помнил, как перед уходом выключал в комнате свет.

— У нас в доме кто-то есть, — сказал он.

— Ты уверен? — вздрогнула Лера.

— Да… — Он увидел, как легко шевельнулась занавеска, заметил тень, на миг заслонившую электрический свет. — Там кто-то ходит.

— Я никого не жду.

— Я тоже…

В дом они входили крадучись, на цыпочках. По темному коридору, называемому здесь мостом, пробирались тихо, сдерживая дыхание. Пол поскрипывал, заставляя тянуть шаг. Где-то совсем близко таились звонкие ведра и кастрюли, готовые при малейшем неверном движении сорваться со своих мест.

— Ну что за глупость, — сердито шепнула Лера.